— Да если бы! Тоже мне богатство! Они прожрали продуктов уже больше, чем за них дадут женихи! Потаскушки чертовы! Ну-ка залезь обратно в повозку, засранка ты эдакая! Увязались на мою голову, город, мол, посмотрим, может, женихов найдем! Приключений на свой зад ищут, а не женихов.
Купец еще что-то бормотал, а я искоса посмотрел на девушку, которая, не обращая внимания на бурчание отца, выпрыгнула из повозки на дорогу и потянулась всем телом, выгнувшись, как кошка. Это была довольно светлокожая девица, выше меня на полголовы, одетая в шелковую набедренную повязку, открывающую на легком полуденном ветерке крепкие смуглые ягодицы, и во что-то наподобие топика, едва прикрывающего полную грудь. Ее серые хулиганские глаза весело глядели на окружающий мир, курносый носик как будто принюхивался к запахам, а короткие каштановые волосы были густы, как шерсть норки.
Девушка внимательно осмотрела меня с ног до головы и сказала низким вкрадчивым голосом:
— Меня зовут Рила. Ты Манагер, как я слышала? Какой ты маленький… хм… но довольно крепкий. Говорят, акома очень хороши в любви? Надеюсь, мы подружимся… Прежний охранник был совершеннейший мужлан и не умел обращаться с девушками. Вот и поплатился — закончил черным поносом.
— Уж не ты ли пособила этому, бесстыдница? — крикнул с облучка повозки купец. — Теперь этого обхаживаешь! Ну нет ни стыда ни совести! Прямо на глазах отца с мужиками крутит! Вот чертова шлюха!
— Ну хватит, папа! Не слушай его, — обратилась она ко мне, — если бы не я, он до сих пор торговал бы в лавке товарами для нищих — это я нашла ему клиента на пряности, я договорилась через знакомых, где их закупать по нормальной цене. Послушаешь его, так можно подумать, что мы такие бесполезные телки, годные исключительно для постельных утех и родов. А то, что охранник слег, так я его предупреждала: не жри всякую гадость у уличного разносчика, — но вы же, мужчины, лучше всех все знаете, такие великие!.. Вот и дрищет теперь на постоялом дворе.
— Фу, какая грубость! Вот видишь, Манагер, какие у меня дочери?! Пока я был в разъездах, нахватались всякой гадости! Разве их возьмут приличные мужчины? Только какой-нибудь приблудный безродный вояка, и то сто раз подумает, прежде чем связать с ними свою судьбу. — Купец осекся, взглянув на меня — не обиделся ли я, ведь я-то как раз и был безродным приблудным воякой. Увидев, что я не обиделся, продолжил: — Вот так и живу — жены дуры, дочери шлюхи, а сам вечно в дороге! Хорошо тебе — у тебя еще жен нет, а вот появятся — сразу узнаешь, что почем, да будет поздно!
Он глянул на меня и осекся. Видимо, почувствовал, что затронул что-то больное, так изменилось мое лицо. Я опять вспомнил вчерашние похороны, зачем я иду в город, и мне стало не до смеха. Сумею ли я когда-нибудь забыть Васону? Забыть не забуду, боль в сердце останется надолго…
Из повозки высунулось еще личико — девушки помоложе, лет семнадцати, с острым шустрым носиком. Она была одета примерно так же, как и Рила, только ее наряд был еще микроскопичнее. Вот нравятся мне здешние прикиды, и все тут: чего скрывать под тряпками такую красоту? Только вот… от работы отвлекает и навевает дурные мысли.
Кстати о работе, надо бы повнимательнее смотреть за окрестностями, а то отвлекся на болтовню, а по времени мы уже возле того места, о котором говорил Рагун, ну, того, где ограбили другого купца.
Конечно, отчаянные люди эти купцы — пускаться в путешествие в одиночку да еще с дочерьми, которые сами по себе желанная добыча для рабовладельцев, на мой взгляд, было совершеннейшим авантюризмом. Вот нарвались бы на тот отряд, который захватил Аргану, мало бы не показалось. А может, это они и на дороге грабят? А что, вполне вероятно. По моим сведениям, такие отряды как раз и состоят из деклассированных элементов, настоящих отморозков. Не всех перевешал император, ох не всех.
Но нет, ничего плохого с нами не случилось. Мы прошли узкую теснину, огражденную по краям пологими холмами, заросшими густым лесом, — великолепнейшее место для засады, купец и девушки там притихли, перестали болтать и переругиваться и воспряли духом только тогда, когда вышли в долину.
Нападение случилось уже гораздо позже, когда до города оставалось каких-то десять километров. Уже смеркалось, и по вечерней прохладе загары ходко тянули повозку вперед, предвкушая стойло, кормежку и отдых.