Маньчжурские стрелки

Завершить свою мысль фон Бергер не успел, поскольку в их разговор ворвались голоса русских, доносившихся со стороны развалин. Все трое, по знаку Курбатова, замерли, затем, стараясь не шуметь, двинулись в направлении красных.

— Может, все-таки уломаем командира, чтобы заночевать разрешил на этом холме? — прокуренно басил один из окопников.

— Дык не пазволит же! Яму, кабы паскарей да фронта, — отвечал второй на странном, не известном Курбатову то ли русском, то ли украинском диалекте.

— Эй, фронтовики-ружейники! — не стал терять инициативы подполковник, решительно выходя из зарослей. — Вы что это к хоромам нашим прицениваетесь? Запрашивать будем дорого.

Увидев перед собой громилу-капитана, с автоматом на груди и заткнутыми за пояс немецкими гранатами с длинными деревянными рукоятками, солдаты-квартирьеры растерянно развели руками.

— Дык приказано подыскать якое гняздечко варонье.

— Ты на каком это языке изъясняешься, солдат? — поморщился фон Тирбах. — Вы что здесь вообще одичали, языка русского не знаете?

— Так ведь «бульбаш» он, — рассмеялся ефрейтор, такой же дистрофично-мелкий и приземистый, как и «бульбаш».

— Кто-кто?! — не понял Курбатов.

— Ну, белорус, ежели по-правильному.

— Ах, ты ж гнида! — неожиданно рявкнул «капитан». — Ты что ж это белоруса «бульбашом» называешь? Национальную рознь сеешь, так следует понимать?! В леса мордовские захотел?!

— Да это ж я так… — явно запаниковал ефрейтор. — Это ж промежду нас, солдат, шутка-подковырка такая.

Не только красноармейцы, но и сами диверсанты не успели опомниться, как Курбатов ухватил ефрейтора за тонкую шею, оторвал его тельце от земли и, уже в воздухе, крутанул голову так, словно пытался отвинтить ее.

Понимая, что растерянности защищенного таким образом «бульбаша» хватит ненадолго, поручик бросился к Курбатову, вроде бы для того, чтобы унять капитана. Но, оказавшись между ним и красным, изо всей своей люти полоснул белоруса ребром ладони по глотке. А затем, не давая опомниться, свалил мощным ударом в переносицу. Еще через минуту добитый ударом кинжала белорус успокоился рядом с задушенным на весу ефрейтором.

Жаль, что оба мелковаты, — выразил сожаление Курбатов. — А то ведь мундиры наши явно поистрепались. Не то что в гости к союзникам, а даже в плен в таком виде сдаваться — и то срамно.

— Вот в этом я с вами согласен, — молвил фон Тирбах.

— Интересно, каким образом вы уже завтра собираетесь добывать мундиры офицеров вермахта? — холодно пошутил фон Бергер.

— Не сомневайтесь, — ответил Курбатов, — точно таким же.

— Ну, теперь-то уж нам и в самом деле нельзя оставаться здесь, — вмешался поручик фон Тирбах. — Через полчаса сюда нагрянут солдаты, которых направят на поиски убиенных нами.

— Сидя на этой курганной горе, всей красной орды не передушим, это точно, — брезгливо потер руки о штанины князь Курбатов. — Все, господа, к фронту. Боюсь, правда, что переходить передовую придется по трупам и русских, и — вы уж простите, фон Бергер, немцев. Но ничего не поделаешь, рейд на Берлин пока что никто не отменял.

28

Под вечер Курбатов со своими спутниками вышел к тылам какой-то пехотной дивизии красноармейцев, которая стояла во втором эшелоне и, как явствовало из разговоров, завтра должна была выдвигаться на передовую.

Пользуясь обозной суетой, диверсанты довольно нагло бродили между полевыми кухнями и расположившимися в небольшой полусожженной деревушке штабами; кокетничали с двумя медсестричками — плохо владевший русским гауптман фон Бергер хранил при этом целомудренное молчание; пытались разжиться продуктами у заблудившегося с подводой американских консервов старшины.

— Вы что, подполковник, в самом деле, решили влиться в ряды этих храбрецов? — поинтересовался фон Тирбах, когда они вырвались наконец из пехотной гущи и оказались в расположении приданного дивизии танкового батальона.

— Если не представится никакого иного случая. Однако предпочел бы идти на передовую в одной из этих бронемашин, — кивнул в сторону запыленных танков.

— «Тридцатьчетверки», — как можно тише уточнил гауптман, чтобы кто-либо случайно не расслышал его немецкого. — Лучшие машины русских. — Но, вспомнив, что рядом с ним тоже русские, уточнил: советских то есть. — А заодно перешел на русский язык, которым в последнее время, но просьбе поручика фон Тирбаха, почти не пользовался. Ничего не поделаешь, барон решил основательно попрактиковаться в языке, который вот-вот должен был стать языком его родины.

— Смогли бы повести один из них?

— Садился однажды на место водителя. Но это было еще в начале сорок третьего.

— Так вы всего лишь покрасовались на месте водителя или все же имели удовольствие водить эту машину? Поймите, вопрос принципиальный.

— Танк попался трофейный, подбитый, поэтому водить его было невозможно. Но я успел присмотреться, разобраться, что к чему. Принцип вождения у всех танков мира одинаковый, разница лишь в толщине брони, в мощи орудия и мощности двигателя, в весе и конечно же в маневренности. А что вы, собственно, надумали, господин подполковник?