Маньчжурские стрелки

Златный и Санджаков вновь искоса взглянули друг на друга и вроде бы угомонились, хотя подполковник понимал, что терпимости их хватит ненадолго.

— Татарин этот по крайней мере искренен, — вполголоса проговорил Чолданов, лежавший в траве почти плечом к плечу с командиром. — Хотя, с другой стороны, какой он, барабаны полковые, солдат белой армии? Златный прав: инородец — он и есть инородец.

Иволгин иронично прошелся взглядом по широкоскулому азиатскому лицу ротмистра, еще более «азиатскому», нежели лицо Санджакова, и снисходительно улыбнулся:

— Все Поволжье — сплошные инородцы. С этим до поры приходится мириться.

— До поры, господин подполковник, — да, согласен.

— Мамонт возвращается, господа! — неожиданно возник голос Перса, вполглаза дремавшего на плоской вершине валуна. — Уже на опушке, возле монашеской могилы.

33

Поднявшись на небольшой холм, на вершине которого досматривал последние сны древности позеленевший от интриг и времени замок графа Гальчевского, Штубер почти инстинктивно осмотрелся.

Справа, на северо-востоке от поместья, разгоралась мощная артиллерийская дуэль. Слева, в створе между краем леса и шпилем костела, помпезно раздвигалась багровая ширма пожара, на который медленно, словно уставшие журавли на предзакатное солнце, потянулись друг за другом звенья тяжелых русских бомбардировщиков. Плотно прикрываемые истребителями и штурмовиками, они презрительно миновали прифронтовую линию, устремляясь куда-то в глубь обороны, очевидно, к расположенной в двадцати пяти километрах отсюда узловой железнодорожной станции.

— Как величественно они летяг, — не удержался Штубер, прослеживая поднебесное шествие этого «клина», обращаясь к фельдфебелю Зебольду.

— Я сказал бы: «Как убийственно они летят…».

— В том-то и беда, что мы с вами — обычные солдафоны, фельдфебель, — не согласился барон фон Штубер, все еще провожая взглядом этот смертоносный клин. — Мы не способны проникнуться величием войны, той ее ораторией и теми пейзажами, которыми она безнадежно пытается облагораживать нас.

— Позволю себе напомнить, господин гауптштурмфюрер, что чаще всего это «облагораживание» завершается отпеванием. Причем церковный хор обычно заменяют залпы русских «катюш».

— …Что уже само по себе величественно, Зебольд! — очарованно повертел головой командир отряда «рыцарей рейха».

— Не знаю, не знаю, под залпами «катюш» видеть вас пока что не приходилось, — по-иезуитски ухмыльнулся Вечный Фельдфебель.

— Вы устали, Зебольд, поэтому устами вашими говорит сама усталость. Поле боя — это Мекка рыцарей-романтиков. А вы, смертельно уставший рыцарь наш, уже не способны воспламеняться благородством риска и на могилах восхищаться подвигами падших героев.

Вот уже третий день подряд начштаба полка майор Кирдорф с удивлением выслушивал странные диалоги, разгоравшиеся между диверсантами из группы Скорцени, со страстным желанием непосвященного пытаясь понять: то ли эти «фридентальские коршуны» принимают его за законченного идиота, то ли они всего лишь наслаждаются своим собственным идиотизмом. Но, в какую бы сторону чаша его сомнений ни склонялась, предпочитал благоразумно помалкивать.

— Что там у вас происходит, гауптштурмфюрер?! — возник в телефонной трубке жесткий голос полковника Лоттера, начальника разведотдела штаба армии.

— В зоне действий моей группы «рыцари рейха» — все спокойно, — заученно и беззаботно отрапортовал барон.

— Я о том, что пробиться к нам, гауптштурмфюрер, труднее, чем на прием к английской королеве! — все тверже наседал на Штубера полковник. Но, несмотря на всю мыслимую жесткость, высокий мелодичный голос его доносился с амвона армейского штаба, словно из глубины органа.

— Если учесть секретность нашей группы…

— Идите вы к дьяволу, барон. В такие часы вы должны быть на связи.

— Можно подумать, что вы способны чем-то удивить меня, господин полковник, — продолжал Штубер взлохмачивать полотенцем мокрые после купания в озере волосы.

Как командир группы «рыцарей рейха», Штубер подчинялся только Скорцени, и в предписании, которым определялись его полномочия, так и было сказано, что, подчиняясь отделу диверсий Главного управления имперской безопасности, в боевых условиях он действует самостоятельно, исходя из ситуации.

— При встрече со мной вы упоминали о каком-то русском диверсанте, который, по одним данным, затерялся где-то в украинских лесах, по другим — скитается под вымышленным именем по нашим лагерям в Польше.

— Следует предположить, что вам удалось обнаружить крематорий, из трубы которого душа его богоугодно отправилась в рай, — без тени иронии высказал догадку Штубер.

Он давно был знаком с полковником, поэтому позволял себе подобные саркастические вольности, на которые Лоттер обычно реагировал с той же долей сарказма.

— Никакое богохульство, барон, не избавит вас от необходимости выставить мне бутылку коньяку.

— Разве мы заключали пари?!

— Диверсант этот обнаружился. Он у нас.

— Где… обнаружился? — замер Штубер с полотенцем на затылке. — Где это «у нас»? Побойтесь Бога, полковник, все это куда серьезнее, чем вы предполагаете.