Маньчжурские стрелки

После того как Курбатов увел своих легионеров к линии фронта, Иволгин, Чолданов и Перс еще какое-то время скрывались в усадьбе Адмирала, а затем ушли сюда, в эти удивительные по своей красоте места, где огромные плавни соединялись с лесом, а из косы нетрудно было переправиться на лесистый остров посреди Волги. Остров, с которого начинался целый архипелаг островков, уходящих в сторону правобережья, тоже щедро расписанного соцветием рощиц.

— В таких местах — хоть воевать, хоть погибать не грех, — благословил их в свое время Адмирал, показывая рыбацкое стойбище у Седого Камня. — Поохотьтесь пока что здесь, обмундируйтесь, а там — то ли на Запад, вслед за Курбатовым, то ли на Восток. Так или иначе долго вам здесь не продержаться. Это я вам по-мудрому, по-житейски.

— Почему ж не продержаться? — возразил Иволгин. — И продержимся, и народ поднимем.

— Не поднимешь, адмирал, — «адмиралом» Адмирал, видимо, оправдывая кличку свою, называл всякого, к кому обращался. — Ну, показачите еще месяц-другой, — не оспариваю, а вот, поднять волжан на восстание не удастся. Насытилась эта земля войной-смертями лет эдак на пятьдесят. Кто еще может воевать — воюет на фронтах, а кто прячется от мобилизации или уже дезертировал, тот и в тылу не вояка.

Иволгин потом часто вспоминал эти слова, все неоспоримее убеждаясь в правоте Адмирала. Раньше ему казалось, что стоит появиться в здешних краях группе белых офицеров, бросить клич, совершить пару удачных налетов на учреждения Совдепии — и к ним сразу же потянутся старые поволжские, донские да уральские казачки, а также казачья молодежь. Да и многие крестьяне должны были бы воспользоваться возможностью избавиться наконец от колхозного рабства. Но они вроде бы и не прочь избавиться, кабы только пришел он, этот избавитель, сошел с небес, аки архангел Михаил. Вот только сходить некому, нужно было самим браться за оружие, рисковать, терпеть страшную нужду партизанского бытия и гибнуть, гибнуть…

Взойдя на возвышенность, Иволгин остановил группу на привал и, первым опустившись на землю, блаженно разлегся на траве, раскинул руки и положил онемевшие, полуопухшие от усталости ноги на ствол поваленной липы.

— Прапорщик Гвоздев! — обратился он к Персу.

— Я, господин подполковник.

— К Седому Камню. Следить за тропой.

— Прикроем, подполковник, — пробасил Перс, вразвалочку направляясь к просвету, образовавшемуся между огромным серым валуном и двумя сросшимися дубовыми пнями. Будто специально установленные у крутого обрыва, они сотворяли нечто похожее на амбразуру, вдоль которой едва протискивалась ведущая к каменистому гребню тропа. Засев у этой «амбразуры», такой стрелок, как Перс, мог уложить на склоне гребня стольких, на скольких хватит патронов.

В группе этого бывшего унтер-офицера по-прежнему звали Персом, только Иволгин, отдавая приказ, обращался к нему по фамилии и чину, присвоенному Гвоздеву Курбатовым. Командир помнил, что Перс всю жизнь мечтал стать офицером, и теперь, когда это сбылось, он, казалось, уже не задумывался ни над прошлым своим, ни над будущим. Прапорщик вел себя, как человек, который, добившись своего, твердо решил, что теперь-то и умирать не страшно. Единственное, о чем он откровенно, не таясь, сожалел, — что не ушел с группой Курбатова, «диверсанта от дьявола». До сих пор настоящим командиром он считал князя, а потому нередко позволял себе заявлять: «Вот был бы здесь князь Курбатов, все выглядело бы по-иному».

«И на кой черт ему этот офицерский чин? Какой из него офицер?! — не оставался в долгу подполковник Иволгин, наблюдая, как, почесывая черную волосатую грудь, Перс топчется у валуна, прикидывая, где бы ему поудобнее устроиться — чтобы и сторожить, и подремать. Расстегнутую гимнастерку Перс носил без ремня, навыпуск; истрепанные, порванные в нескольких местах офицерские галифе угрожали через день-второй превратиться в лохмотья. Донельзя истоптанные кирзовые сапоги Перс поперевязывал бечевкой. — И еще… Где отыскать громадину, которая «уступила» бы ему свой мундир? Стоит взглянуть на этого сатаниста, как становится ясно, что перед тобой либо слишком загулявший в дат и от военно-полевого суда дезертир, либо вырвавшийся из лагеря уголовник».

Однако при всем невосприятии Перса как офицера, Иволгин все же ценил его как бойца. Рядом с таким физически сильным, выносливым солдатом он и сам чувствовал себя спокойнее, увереннее.

— Как считаете, подполковник, — негромко спросил расположившийся неподалеку, на лужку между россыпью камней, ротмистр Чолданов, — сумел Курбатов пройти линию фронта?

— Не знаю, довел ли до нее хотя бы одного бойца своей группы, но сам дошел. Такие, как он, даже сквозь стены казематов проходят.

— Есть в нем что-то демоническое, согласен, — подтвердил ротмистр. — Нам тоже не стоит задерживаться здесь до зимы. Предлагаю идти вслед за Курбатовым.