Мандарины

— Ах! Не я же написал эту статью, — возразил Лашом.

— Но ты ее принял. Тон Лашома изменился:

— Думаешь, я делаю все, что хочу? Я ведь сказал тебе, что считал момент неподходящим и, на мой взгляд, Фико перестарался. Мне кажется, следует спорить с таким человеком, как Дюбрей, а не оскорблять его. Мы так и поступили бы, если бы у меня и моих друзей был собственный журнал.

— Журнал, где бы ты мог выражать свое мнение совершенно свободно, — с улыбкой сказал Анри. — Речь об этом больше не идет?

— Нет.

Наступило молчание; Анри взглянул на Лашома:

— Я знаю, что такое дисциплина. И все-таки тебя не смущает, что ты остаешься в «Анклюм», хотя не согласен с его линией?

— Думаю, уж лучше пускай там буду я, чем кто-нибудь другой, — ответил Лашом. — Я останусь до тех пор, пока меня будут держать.

— Думаешь, тебя там не оставят?

— Видишь ли, компартия — это не СРЛ, — сказал Лашом. — Когда сталкиваются два направления, проигравшие легко попадают в разряд подозрительных.

В его голосе было столько горечи, что Анри спросил:

— Послушай, ты так призывал меня вступить в компартию, а теперь сам, возможно, выйдешь из нее.

— Я знаю таких, кто только этого и дожидается! Партийные интеллектуалы — да это самое настоящее осиное гнездо! — Лашом тряхнул головой: — Ну и ладно, я все равно не уйду. Бывают моменты, когда очень хочется так поступить, — добавил он. — Мы не святые. Но учимся терпеть.

— У меня ощущение, что я никогда не научусь, — сказал Анри.

— Ты только так говоришь, — возразил Лашом. — Но если бы был убежден, что в целом именно партия на верном пути, то решил бы, что твои мелкие личные истории немногого стоят по сравнению с тем, что поставлено на карту. Понимаешь, — с воодушевлением продолжал он, — есть одна вещь, в которой я уверен: только коммунисты занимаются полезной работой. Так что презирай меня, если хочешь, но я готов стерпеть что угодно, лишь бы не уходить оттуда.

— О! Я тебя понимаю! — сказал Анри. А сам подумал: «Кто же по-настоящему честен? Я примыкаю к СРЛ, потому что одобряю его линию, но пренебрегаю тем обстоятельством, что, весьма вероятно, движение потерпит неудачу. Лашом нацелен на продуктивность и соглашается с методами, которых не одобряет. Никто не вкладывает себя целиком в каждое из своих деяний, само дело препятствует этому».

Он встал:

— Пойду в редакцию.

— Я тоже, — сказал Венсан. Сезенак приподнялся на стуле:

— Я провожу вас.

— Нет, мне надо поговорить с Перроном, — непринужденным тоном сказал Венсан.

Когда они вышли из бара, Анри спросил:

— Как дела у Сезенака?

— Никак. Он говорит, что переводит, но никому не известно, что именно; ночует он у приятелей и ест, что ему дают. В настоящее время он спит у меня.

— Остерегайся.

— Чего?

— Наркоманы — опасная штука, — сказал Анри, — они не пожалеют и отца с матерью.

— Я не сумасшедший, — ответил Венсан. — Он никогда ни о чем не знал. Сезенак мне нравится, — добавил он, — с ним никаких компромиссов: это безысходность в чистом виде.

Они молча спустились по улице, и Анри спросил:

— Ты действительно хочешь поговорить со мной?

— Да. — Венсан пытался заглянуть в глаза Анри. — Это правда, то, что рассказывают, будто твою пьесу должны ставить в октябре на «Студии 46» и что звездой будет малютка Бельом?

— Сегодня вечером я подписываю контракт с Верноном. Почему ты об этом спрашиваешь?

— Ты наверняка не знаешь, что матушку Бельом обрили, и она это вполне заслужила. У нее был замок в Нормандии, там она принимала кучу немецких офицеров, спала с ними, возможно, и малютка тоже.

— Зачем ты рассказываешь мне эти сплетни? — спросил Анри. — С каких пор ты принимаешь себя за сыщика и почему ты думаешь, что я люблю сплетни?

— Это не сплетни. Существует досье, у меня есть приятели, которые его видели: письма, фотографии, которые один парень постарался заполучить, полагая, что это может когда-нибудь ему пригодиться.

— Ты сам-то видел досье?

— Нет.

— Вот именно. Но мне в любом случае плевать, — с негодованием сказал Анри. — Меня это не касается.

— Помешать негодяям вновь верховодить страной, не общаться с ними и не компрометировать себя — это всех нас касается.

— Ступай читать свою проповедь кому-нибудь еще.

— Послушай, не сердись, — сказал Венсан. — Я хотел предупредить тебя, что матушка Бельом под прицелом, за ней приглядывают, и будет глупо, если у тебя появятся неприятности из-за этой сволочи.

— Обо мне не беспокойся, — сказал Анри.

— Ладно, — ответил Венсан. — Я хотел, чтобы ты знал, вот и все.

Они закончили путь молча; но в душе Анри поселился голос, непрерывно повторявший: «И малютка тоже». Всю вторую половину дня он твердил этот припев. Жозетта почти призналась, что мать не раз продавала ее; впрочем, все, чего Анри ждал от нее, это еще несколько ночей, да, еще несколько ночей.

Между тем на протяжении нескончаемого ужина, наблюдая, как она с вялой любезностью улыбается Вернону, он до стеснения в груди испытывал мучительное желание очутиться с ней наедине и расспросить ее.

— Итак, вы довольны, контракт подписан! — говорила Люси.