Мандарины

«Она могла бы все-таки быть чуточку любезнее!» — с обидой подумал Анри на следующее утро на дороге, ведущей в Ирун; Надин даже не улыбнулась, когда, выйдя с вокзала Эндае, они ощутили на своей коже солнце и легкий ветерок; пока ставили визу в их паспортах, она неудержимо зевала, а теперь по-мальчишески размашисто шагала впереди; он нес два тяжелых чемодана, ему было жарко под этим непривычным солнцем, и он без удовольствия смотрел на крепкие, слегка волосатые ноги, непривлекательную наготу которых подчеркивали носки. Барьер закрылся за ними, впервые за шесть лет Анри шел по не французской земле; но вот барьер открылся, и он услыхал возглас Надин: «О!» Именно такой страстный стон он напрасно пытался вырвать у нее своими ласками.

— О! Посмотри!

На обочине дороги, возле сгоревшего дома, стоял лоток: апельсины, бананы, шоколад; ^{32}Надин бросилась вперед, схватила два апельсина и один протянула Анри; при виде этой нехитрой радости, которую два километра неумолимо отделяли от Франции, он почувствовал, как та черная и твердая вещь в груди, которая на протяжении четырех лет заменяла ему сердце, превратилась в паклю; Анри без дрожи смотрел на фотографии умирающих от голода голландских ребятишек, а тут вдруг ему захотелось сесть на краю канавы, закрыть лицо руками и не шевелиться.

К Надин вернулось хорошее настроение; с улыбкой глядя в испанское небо, она объедалась фруктами и конфетами в баскских деревнях и кастильских захолустьях. Еще одну ночь они провели в пыли вагонных полок; утром они ехали вдоль бледно-голубой речушки, извивавшейся среди олив и превратившейся затем в реку, а потом в озеро. Поезд остановился: Лиссабон.

— Сколько такси!

Вереница такси выстроилась во дворе вокзала; сдав чемоданы в камеру хранения, Анри сказал одному шоферу: «Прокатите нас». Надин сжимала его руку, вскрикивая от ужаса, пока они ехали с казавшейся головокружительной скоростью по круто спускавшимся улочкам, где громыхали трамваи: они отвыкли ездить в автомобиле. Анри смеялся, тоже сжимая руку Надин; он вертел головой то вправо, то влево, не веря себе от радости: встреча с прошлым состоялась. Южный город, обжигающий и несущий прохладу, с обещанием моря на горизонте и соленого ветра, разбивающегося о вздыбленные мысы: Анри узнавал его. Хотя поражал он его больше, чем когда-то Марсель, Афины, Неаполь или Барселона, потому что сегодня любое новшество казалось чуть ли не чудом; она была прекрасна, эта столица с мудрым сердцем, беспорядочно разбросанными холмами, с ее прохладными домами нежных расцветок и большими белыми кораблями.

— Высадите нас где-нибудь в центре, — попросил Анри.

Такси остановилось на просторной площади, окруженной кинотеатрами и кафе; на террасах сидели мужчины в темных костюмах, но без женщин; женщины толкались на торговой улице, спускавшейся к эстуарию; ^{33}и сразу же Анри с Надин остановились как вкопанные.

— Ты только посмотри!

Кожа, настоящая толстая и мягкая кожа, запах которой угадывался; чемоданы из свиной кожи, перчатки из кожи пекари, рыжие кисеты для табака, а главное, башмаки на каучуковых подошвах, башмаки, в которых шагали бесшумно, не боясь промочить ноги. Настоящий шелк, настоящая шерсть, фланелевые костюмы, поплиновые рубашки. Анри вдруг осознал, что выглядит довольно убого в своем штапельном костюме и потрескавшихся ботинках с задравшимися носами; а среди женщин в мехах, шелковых чулках и изящных туфлях-лодочках Надин походила на нищенку.

— Завтра займемся покупками, — сказал он, — купим кучу всяких вещей!

— Не верится, что все это настоящее. Как ты думаешь, что сказали бы при виде этого наши из Парижа?

— Точно то же, что мы, — со смехом ответил Анри.

Они остановились перед кондитерской, на этот раз не вожделение, а скандал заворожил взгляд Надин; Анри тоже на мгновение застыл, пораженный, он подтолкнул Надин плечом:

— Войдем.

Кроме старика с маленьким мальчиком за столиками сидели только женщины, женщины с маслянистыми волосами, обремененные мехами, драгоценностями и целлюлитом, которые с благоговением отдавали ежедневную дань своей страсти к гурманству. Две девочки с черными косичками, голубой лентой через плечо и множеством медальонов на шее смаковали со сдержанным видом густой шоколад, увенчанный огромной шапкой взбитых сливок.

— Хочешь? — спросил Анри.

Надин молча кивнула головой; когда официантка поставила перед ней чашку и Надин поднесла ее к губам, лицо ее вдруг стало белым.

— Не могу, — вымолвила она и добавила извиняющимся тоном: — Мой желудок отвык от этого.

Однако причиной ее недомогания был не желудок, просто она подумала о чем-то или о ком-то. Анри не стал задавать ей вопросов.