Мандарины

— Я сохранил для вас все номера «Нью-Йоркера», — поспешно сказал Льюис, — и отметил интересные статьи.

Он положил на ночной столик пачку журналов и включил радио. Мы улеглись на кровати, и я начала листать «Нью-Йоркер». В предыдущие годы нам нередко случалось читать или слушать радио молча, бок о бок, но сегодня я только что приехала, и мне казалось странным, что Льюис думал лишь о бейсболе, когда я лежала рядом с ним. В прошлом году мы весь первый день целиком занимались любовью. Я перевернула страницу, но читать не могла. Минувшей ночью, прежде чем овладеть мною, Льюис, не подарив мне своей улыбки, погасил свет и не произнес моего имени: почему? Я заснула, не задаваясь вопросом, но забыть вопрос — вовсе не означает ответить на него. «Возможно, он до конца не обрел меня, — подумала я. — Обрести друг друга после целого года разлуки — это трудно. Терпение, он меня отыщет». Я начала читать статью и остановилась, у меня перехватило горло; мне было наплевать на последний роман Фолкнера и на все остальное, я должна была находиться в объятиях Льюиса, но этого не случилось: почему? Бейсбольный матч все не кончался. Прошел не один час, Льюис продолжал слушать; если бы хоть я могла спать, но я насытилась сном, и я решилась.

— А знаете, Льюис, я проголодалась, — весело сказала я. — Вы не хотите есть?

— Потерпите еще десять минут, — отвечал Льюис. — Я поставил три бутылки шотландского виски на Гигантов: три бутылки виски — это важно или нет?

— Очень важно.

Я узнавала улыбку Льюиса и его насмешливый ласковый голос. В другой день все это было бы вполне нормально. В конце концов, возможно, нормально и то, что сегодняшний день походил на любой другой; однако последние минуты показались мне страшно долгими.

— Я выиграл! — радостно заявил Льюис. Он встал, выключил радио. — Бедненькая голодающая, сейчас мы вас накормим!

Я тоже встала и причесалась.

— Куда вы меня поведете?

— Что вы скажете о старом немецком ресторане?

— Прекрасная идея.

Мне нравился этот ресторан, с ним у меня были связаны хорошие воспоминания. Мы весело болтали за сосисками с красной капустой. Льюис рассказал мне о своем пребывании в Голливуде. Затем повел меня в бар бродяжек и маленький дансинг черных, где некогда играл Биг Билли; он смеялся, я смеялась, прошлое возвращалось. Внезапно я подумала: «Да, неплохо сымитировано!» Почему я так подумала? Что не так? Ничего, все так. Наверное, я все выдумывала, путешествие в самолете утомило меня, а тут еще волнение прибытия. Я просто бредила. Год назад Льюис сказал мне: «Я больше не буду пытаться разлюбить вас. Никогда я вас так не любил». Он сказал мне это, это было вчера, и это по-прежнему я, и это по-прежнему он. В такси, которое несло нас к нашей кровати, я прильнула к нему: да, это был он, я узнавала шероховатое тепло его плеча, но мне не дано было вновь обрести его губы, он меня не поцеловал, и у себя над головой я услышала, как он зевает.

Я не шелохнулась, но зато почувствовала, что качусь куда-то в бездну мрака, и я подумала: «Должно быть, так бывает, когда сходишь с ума». Два слепящих огня прорезали потемки, две истины, одинаково верные, хотя вместе они не могли быть подлинными: Льюис любит меня; и, когда обнимает меня, зевает. Я поднялась по лестнице, разделась. Надо было задать Льюису один вопрос, один очень простой вопрос; он заранее раздирал мне горло, но любой ответ лучше, чем этот смутный ужас. Я легла. Он лег рядом со мной и завернулся в простыню:

— Спокойной ночи.

И сразу повернулся ко мне спиной; я вцепилась в него:

— Льюис. Что происходит?

— Ничего. Я устал.

— Я хочу сказать: что происходило весь день? Вы не узнали меня?

— Я вас узнал, — отвечал он.

— Тогда, значит, вы меня больше не любите?

Воцарилось молчание: решающее молчание, и я замерла. Весь вечер я боялась, хотя всерьез не верила, что мой страх может быть оправдан, и вдруг никаких сомнений не осталось.

— Вы меня больше не любите? — повторила я.

— Я по-прежнему очень привязан к вам, я испытываю к вам огромную нежность, — задумчиво произнес Льюис. — Но это уже не любовь.

Ну вот он и сказал это; я слышала его слова своими ушами, ничто и никогда не сможет их изгладить. Я хранила молчание. Я не знала, что теперь с собой делать. Я осталась точно такой, как прежде; но прошлое, будущее, настоящее — все покачнулось. Мне казалось, что даже мой голос и тот уже не принадлежит мне.

— Я знала! — вымолвила я. — Знала, что потеряю вас. С первого дня я это знала. Вот почему я плакала в клубе «Делиса»: я знала. А теперь это случилось. Как это случилось?

— Вернее сказать, ничего не случилось, — ответил Льюис. — В этом году я ждал вас без нетерпения. Да, женщина — это приятно; с ней разговариваешь, спишь вместе, потом она уезжает: не из-за чего терять голову. Но я говорил себе, что, возможно, когда я увижу вас, что-то произойдет.

Он говорил отстраненно, словно все это меня не касалось.

— Понимаю, — тихо сказала я. — И ничего не произошло.

— Нет.