Королевский набор был подарен недавно матери одним джентльменом безукоризненных манер. Мы вернулись в мою комнату, захватив фужеры, и разлили зеленоватую жидкость, ароматную и прозрачную, как водичка. Потом столкнули фужеры и выпили.
- Ха! - сказал Лагуна, выдыхая. - Что надо. А... - он поискал глазами. - Заесть нечем?
- Сейчас будет, - сказал я.
Лагуна взял в руки бутылку и стал разглядывать микстуру на свет, щуря один глаз, потом, как неграмотный, принялся шевелить губами, читая на этикетке, как таинственные письмена, содержащие некую премудрость.
Я сбегал на кухню и приволок здоровенный кусок окорока и хлеб в глубокой тарелке.
- Прекрасно, - сказал Лагуна, становясь спокойным, сосредоточенным и деловитым. - Хлеб взял? Ага. Ну, давай, закусим.
Я вздохнул.
- Слушай, Лагуна, - сказал я, - ты что, есть собрался?
Лагуна воззрился на меня.
- Что здесь есть? - сказал он.
- Ну, как знаешь, - сказал я и стал разрезать окорок на части.
- Все будет в порядке, - заверил меня Лагуна, выставив ладонь.
Мы быстро выпили бутылочку, и я пошел за второй.
- Мимика уезжает, - сказал Лагуна. - Ты знаешь, да?
- Знаю, - сказал я.
- Уезжает, - повторил Лагуна, уныло глянув на руки.
- Слушай, - сказал я и спросил то, чего никогда не спрашиваю: - Что у тебя с ней?
Лагуна уставился на меня.
- Ты хочешь знать? - спросил он, глядя в упор из-под круглых бровей. - Правда, хочешь?
- Ну да, - сказал я. - Раз спросил.
- Наверно, я влюбился, - заявил Лагуна. - Знаешь, Пик, вот так вот сижу с ней и... коснуться боюсь... так это все... знаешь...
- Ладно, не плачься только, - сказал я тоном, который не обидел Лагуну. Он успокоился и сказал:
- Извини, не буду.
- Разберешься, - сказал я. - Я тебя понял.
- Забудем про это, - сказал Лагуна.
Я не понял, про что "про это", но не спрашивал. Отношения влюбленных похожи на болото. Увязнешь по уши.
Лагуна приналег на окорок. Тот таял на глазах. Я ел немного, и чувствовал, что опьянел. Будто преодолелся какой-то барьер, и я стал другим.
- А ну хватит жрать, - сказал я.
- А что? - сказал Лагуна.
- А вот что. - Я разлил остатки и протянул фужер Лагуне. - Держи.
Мы чокнулись и залпом выпили.
- Пр-рекрасно, - заключил я. - Пошли!
- Куда это? - спросил Лагуна невнятно, с набитым ртом.
- Проведаем Корку с девчонками. Не ровен час, попадут в грот, хе-хе...
Я потащил Лагуну за руку. В другой он зажал ломоть хлеба с отрезом мяса.
Мы выехали на самокате Ореол, и я согнул руку так, словно до отказа вывернул газ, и мы с ужасным ревом промчались по улицам, чтобы эти сони в своих постелях повскакивали после сиесты, потные их души. Похоже, Лагуну тоже проняло, или же просто пробрало от сногсшибательного начала поездки, и он длинно, просветленно выругался, ничего не забыв, и в этом я узнал прежнего Лагуну. Ругаться он умел.
Какая это ядерная штука "Морж", я почувствовал только когда выехал к океану. Я ощутил дикий восторг, и дикую мощь, и силу, и так шпарил на ультрасовременном самокате, что только песок летел, а ручка газа все время была до упора, и я бы дал год жизни за лишний оборот.
Я вылетел на влажную полосу рядом с водой, и пошел, и пошел по ней, стараясь только не вильнуть в океан, а Лагуна сзади от переполнявших его эмоций чуть не придушил меня, и свежий ветер туго бил в лицо и спирал дыхание.
Голосистый Лагуна что-то орал во всю глотку, а может, пел, размахивая куском окорока, и бил меня по спине, а я, расправив плечи, раскинув руки по рогам широкого руля, уверенно смотрел вперед, и влажный песок разбрасывался из-под колес, а сзади оставался пахотный след, и иногда пляж и все окружающее переворачивались в глазах вверх ногами и, помедлив, нехотя переворачивались то ли на голову, то ли наоборот, я уже не разбирал.
Я правил к месту, про которое говорил Корка, и доехали мы до него очень быстро, спрыгнули, бросив на песок самокат, который замер, расслабленно крутя передним колесом, так что казалось, что спицы крутятся в другую сторону.
Мы с Лагуной, обнявшись, пошли по песку неверным шагом, утопая в нем по голень, горланя что есть мочи известную задушевную песенку, начинавшуюся также задушевно. Я орал, и он орал, я выкрикнул единственную внятную строчку в песенке, Лагуна рядом надрывался, и я победоносно допел концовку, на одном дыхании, и мы с ходу начали другую песню, но охрипли, остановились и отпустили друг друга.
Лагуна, оглядев дикие места подле нас, произнес предлинную фразу, и такую, что волны приостановили свой бег. Лагуна подумал маленько и выразился в том смысле, что вспомнил прошлое этих мест и их безгрешных обитателей до мелового периода.
Вокруг осуждающе застыли скалы. Волны били об них и с шипением, и с клокотанием выбирались из разъеденных ими же каменных ходов и извилистостей.
Лагуна толкнул меня.
- Гляди, - сказал он, - русалка.
Я поглядел. "Русалка" молча сидела на плоской наклонной скале и смотрела на нас. Безмолвно.
- Держи ее! - сказал Лагуна крепнущим голосом. - Окружай! Вот это улов!
- Ребята, что с вами? - спросила "русалка". Голос был человеческий, живой, испуганно-дрожащий, и был удивительно похож на голос Дар.