Мангазея

Леонтий Плехан завел свой коч, как и прежде, в реку Осетровку, сгрузил товары на берег, оставил сторожить сына Ивана, а с Климентием ушел в город. Не узнал Леонтий Мангазею. Расстроилась и похорошела она несказанно. Вместо старого острога, обнесенного тыном, стоял красивый пятибашенный кремль. К южной стене примыкал большой гостиный двор, на улицах гудел и шумел разбитной промышленный и ремесленный люд. Все было не так, но к лучшему. Отыскал Леонтий свою старую избу, оказавшуюся теперь на задворках, а вскоре и переехал туда жить. Через два дня он привез товары на гостиный двор, сложил их в амбары.

А по городу уже ходил слух о том, что новые воеводы рассорились. Вскоре этот слух подтвердился. Вражда зашла так далеко, что Палицын отказался жить под одной крышей с Кокоревым, съехал на посад и заставил торговых и промышленных людей рубить ему новое жилье неподалеку от церкви Успенья. Кокорев развернулся еще шире. Терема его сверкали великолепием — всюду бросалась в глаза роскошь. Решил он завести порядки московского царского двора. Поэтому все, кто обслуживал воеводу, стали называться не денщиками, как раньше, а дворецкими. «Холопей своих, — писал Палицын, — зовет иного дворецким, иных стольники, и то он и сын его говорили при всяких людях беззазорно; а велит дворецкому восходить с кушанием, а иных холопей называет стольники…, а сами те холопи, которые у него учинены в стольниках, друг друга кто кликал: „Стольники! Всходите с кушанием“, а которые люди ходят с ним в мыльню называют мовники». Во время шествия Кокорева в соборную Троицкую церковь перед ним, как перед царем, несли меч и шли его люди с пищалями и саблями. Не менее торжественно обставлялся выход в баню. Тогда его сопровождали «мовники», а духовенство являлось на прием. В мыльне устраивались приемы всякого рода людей. Присутствующие били ему челом и провозглашали здравицу.

Не менее важно вела себя жена воеводы — Мария Семеновна, имевшая, как рассказывали очевидцы, громадную власть над своим мужем. Все, что злого сделал Григорий Кокорев в Мангазее, приписывали ей: «по наущению жены Марьи, и государевых людей велит побивать Григорию жена его Марья». Такая власть объяснялась в народе тем, что «приворожила» она к себе мужа каким-то «кореньем и веничным листьем, которым парятся в мыльне». Поп Степан Сосна сказал про воеводскую жену так: «что де захочет, то и делает, хотя от виселицы обоймет». По приезде в Мангазею приказала она построить светелку напротив съезжей избы, «окно в окно». Эту светелку и дорогу к ней хорошо знали женщины всего города. Стояли под окнами каждодневно матери и жены бедных людей, которым «от печалования заступнице дать нечего». Порядок был строгий: если женщина не приносила подарка Марье Семеновне, ее просто не пускали в светелку на прием. Стояли горемычные женщины часов пять в снегу и на морозе, но все равно приходилось мужьям их уплатить все, чем обложил воевода, или садиться в тюрьму. Мангазейские жители видели в ней жестокую и корыстную дворянку. Она не прочь была через подставных лиц торговать вином на городском базаре, часто сама избивала батогами непослушных. Свою половину в воеводском дворе Кокорева устроила тоже по образцу московского дворца. Все у нее ходили в «чинах», строго соблюдался церемониал. Когда она отправлялась в мыльню, «и в те поры всем мужним женам и вдовам велит с посаду приходить перед мыльню челом ударить и здоровати». Любила она парадные приемы. Всенощные устраивались в ее горнице и туда приглашались именитые купцы, торговые головы и другие важные лица.