Мангазейский подьячий

— В общем, так. Викешенька, ты очень хороший, и мы все тебя очень любим. И я, и Аглаша, и Клава, и Дита. Но мы понимаем — в конце концов тебе нужно будет выбрать одну. Потому что у нас на Руси не магометанство и четыре жены — это слишком много. Вот.

Логично. Не поспоришь. И про магометанство и вообще.

— Сначала мы решили, что выберем тебе одну из нас. Только мы не знали, какую. Мы даже в кости играли, чтобы выбор сделать…

Так вот они на что играли… А я решил — на, так сказать, первую ночь… ОФигеть, они мне супругу выбирали, играя в кости! Хоть бы в шахматы, что ли!

— И все время выигрывала Аглаша. Мы еще думали, что она плутует. А потом мы подумали еще раз. Ты ведь всех нас тоже любишь. Но любить сразу четырех — нельзя. Значит, кого-то из нас ты любишь по-настоящему, а остальных — как друзей. И тогда мы подумали: может, мы тоже любим тебя, как друга? Мы обсудили, кто из нас хочет быть твоей женой — и поняли, что не хотим…

В этом месте я обиделся. Совершенно по-дурацки. Вроде бы, мои сомнения, насчет того, как мне выбрать из моего гарема кого-то одну и не огорчить остальных, разрешились сами собой, но все равно как-то… Меня отвергли, даже не спрашивая. Не то, чтобы это был новый опыт в моей жизни… Но в этой жизни такого со мной точно не было.

— Эй! Я такого не говорила! — возмутилась из-за моего плеча Аглашка, — И обсуждения такого я что-то не помню!

— А мы без тебя поговорили. Когда поняли, что ты — единственная из нас, кто любит Викешеньку по-настоящему. Ни за что. Просто так.

Не понял… А остальные меня что, как-то корыстно любили?

— Вот я, например, — Настя указала себе на грудь, — Мы вместе служили, общались, ты молодой, красивый, умный, с тобой любопытно…

Понятно. Служебный роман, в общем. Когда на работе проводишь больше времени, чем где бы то ни было — волей-неволей коллеги становятся тебе, как родные. А то и ближе, если на работе ты целый день, а домой приходишь только чтобы поужинать и лечь спать. А от такого сближения до сближения тел — рукой подать. Вот Настенька в эту ловушку и влипла.

— …если бы разговор был только… ну… — Настя покраснела и опустила глаза, — ну, про это — то я с тобой… ну…

— Я понял, — не стал мучить зардевшуюся девушку я. У самого уже уши гореть начинают.

— А замуж за боярина — не хочу. Прости, Викешенька — не хочу. Останься ты подьячим — да, а за боярина — нет.

— А я, — подхватила Клава, — вообще замуж не хочу. Ни за тебя, Викешенька, ни за кого. Я в своей семье этого насмотрелась, как боярские жены живут. Как птички в клетке. Золотой, но клетке. Я сама, как дочка князя, в такой жила. Я только когда с тобой сбежала — свободной себя почувствовала! И назад, в клетку, даже с тобой, Викешенька — не хочу. Хотя и очень люблю тебя…

Щечки Клавы заалели, как яблочки.

Ну, тут, оказывается, тоже все понятно. Я-то переживал, что сорвал девочку из семьи, что она мучается — а она, оказывается, именно такой жизни и хотела. Свободной. Без мужа, который станет указывать, что ей делать.

— Ну а я, — Дита закинула ногу за ногу, — на свадьбу и не рассчитывала. Сам ведь понимаешь — на бесовках не женятся. Конечно, я бы хотела первый свой раз почувствовать именно с тобой… Но вон мне Аглаша кулаком грозится, да и нечестно это было бы — ради развлечения совращать того, кого моя подруга любит больше жизни.

— Поэтому, — вновь вступила Настя, — мы посовещались, втроем, и решили, что вы с Аглашей друг другу больше всего подходите. Хотели вас тихонечко вместе свести, но вы уже и без нас сошлись.

Коварные девчонки. И, самое главное — все это они решили, нас не спрашивая. Могли бы у подружки хотя бы ради приличия поинтересоваться, хочет ли она стать боярской женой. Вроде бы амбиций у Аглашки не наблюдалось…

Я повернулся к моей скоморошке — и наткнулся на взгляд сияющих глаз. Глаз той, которой все равно — за боярина ли замуж, за разбойника ли, в палаты ли с ним, или на каторгу. Лишь бы вместе.

По моему телу прошла теплая волна, сердце забилось, дыхание перехватило.

— Но, — продолжила Настя, — от нас избавиться и не надейся. Мы не твои любовницы — но все еще твои друзья. Всё понятно!

И на нас с Аглашкой упало цунами писка, визга и объятий.

* * *

Я лежал на кровати и блаженно смотрел в потолок. И если кто-то думает, что рядом со мной лежала обнаженная девушка с короткими волосами — то фиг вам. Мне мой отец всегда говорил: «Никогда не хвастайся тем, что мог затащить в постель девушку. Твои друзья позавидуют тебе минут пять — и забудут. А девушка узнает — а она обязательно узнает — что ты трепал языком, и обидится навсегда».

Нет, Аглашки со мной рядом нет. Она вообще осталась в своей комнате. Потому что, хотя подружки нас, когда все непонятности разрешились, благородно оставили наедине, мы выяснили, что не имеем никакого желания делать ничего, когда кто-то точно знает, что именно сейчас, в этот момент, мы это самое что-то и делаем. Поэтому мы ограничились всего лишь поцелуями. Зато о-чень горячими. Почему меня раньше так никто не целовал? Может, потому что я сам ТАК раньше никого не целовал?