Мангуп

– Титай, владыка, – не колеблясь, произносит он свое настоящее имя. Не то, которым зовут при дворе. Будет занятно слышать его из уст князя. У него интересный говор и… Да просто так хочется. Не выдерживает даже минуты, бросая короткий острый взгляд на лицо стоящего рядом. – А что, я так похож на тень?

Сравнение забавляет, но необходимость прикусить язык обжигает горло. Не сегодня дерзить. Не в эту ночь. Тень возвращает свою руку к чужой, соприкасается запястьем, показывая движение. Плавное и точное. За ним чуть прогибается спина, качаются маятником бедра.

– Титай, значит… – Князь словно пробует имя, чуть улыбается, хочет поймать взгляд, но отвлекается на вопрос: – Похож ли на тень? Похож. Тонкий такой. Можешь спрятаться в тенях от факела, – отвечает с тихим смехом, продолжая свое обучение. Бедрами вильнуть тоже получается не так плавно – куда жестче. Но скован уже вовсе не неумением. Иными причинами. В груди ворочается жар, становится колко. Не то осторожность, не то предчувствие. Князь лучше иных знает, что происходит сейчас во дворце. Самые верные люди по пятам идут за каждой крысой, что рискнет пробраться по коридорам, за каждой змеей, что телом своим задумает осквернить чужие покои. К рассвету не останется даже следов.

И если все идет как должно – а это именно так, – то Великий посол даже не заподозрит, что капканы, расставленные его щедрой рукой, развернутся клыками к самим гостям. Но вера верой, а пока не настанет утро, бдительность терять нельзя. Пусть и очень хочется, когда держишь в руках такое сокровище. Князь непременно подумает, как получить желаемое, не потеряв головы.

– У вас талант, несомненно. – Глухая лесть сочится по губам Титая, как мед.

Не то чтобы это было неправдой, но… Оно ведь и не важно. Его ответа все равно не услышат, а значит, нет большой разницы, что именно говорить. Главное, чтобы речь не мешала князю смотреть столько, сколько тому захочется. Заходить в пустыню так далеко, чтобы замело следы. Танцор цепляется взглядом за блестящую пряжку княжеского ремня. Здесь столько золота, будто вокруг Дороса не живут одни пастухи. Странный оазис. Но вода здесь такая же, как и везде, – обжигающая язык.

Владыке быстро надоедает игра с танцем.

– У меня получается? Теперь я тебя научу. Можно?

– Почту за честь.

Другого ответа быть не может.

Глаза жжет, в них прячутся тлеющие угли. Тело не замирает, покачивается в такт ночной музыке дворца и чему-то еще, что звучит в собственной голове. Когда Титай поднимает руки, оголяется живот. Давай, правитель. Учи, чему ты там хотел.

– А если по правде?

Князь усмехается в ответ на его отточенные слова. Обходит стройную фигуру, ведет рукой по воздуху, в дюйме от его живота, снова не касаясь. Ладони горячие, как и сам воздух спальни сейчас.

Гостя хочется потрогать, но не стать в один ряд с теми, кто грязно исходит на слюну в желании обладать им. Уверен, что таких было немало: юноша не выглядит удивленным или хоть сколько-нибудь озадаченным. Алексей встает за его спиной, немного склоняется в мягком движении, подхватывая руку Титая, и уводит ее по дуге в сторону. Держит не только за браслеты – касается кожи там, где спирали и разомкнутые широкие кольца смещаются под сухими пальцами, позволяют дотронуться до смуглой кожи.

– Как я могу быть нечестен с вами? – без раздумий отвечает гость вопросом на вопрос.

И ничего-то нет в этом настоящего, и ничего живого. Слова выучены, повторены множество раз ночами без сна. Приготовлены для него, для Алексея. И подобных ему.

Ты все равно не поймешь, князь со светлой усмешкой. Язык во рту раба будет двигаться по твоему приказу. Воздух станет входить в грудь подневольного по твоему желанию.

Если повторить это вслух, можно поверить и самому. Тело танцора наливается тяжестью от борьбы с нетерпением. Но торопиться ему нельзя, как бы ни хотелось. Титай останавливает себя, уговаривает, унимает… В следующее мгновение юноша вздрагивает, вскидывает брови в искреннем удивлении: князь отпускает его. Отступает, обходит кругом.

Смешавшись и оттого потеряв бдительность, Титай открывает и закрывает рот. Вопросы остаются невысказанными. Неужели ошибся где по неопытности в делах подобного толка? Не мог, быть такого не может. Так почему нет больше прикосновений? Для чего правитель привлекает взгляд, если и без того любой его приказ будет исполнен?

Да для того, чтобы внимание доставалось только ему. Танцор закатывает глаза. Надо же, Солнце Хазарии, и отвлечься от него нельзя.

Но теперь захотел бы думать о другом – не смог.