Мангуп

Теодорик и Александр, продолжая отражать наседавших турок, последними вошли в ворота Цитадели. Воины навалилась на ворота, чтобы их закрыть. Османы тоже кинулись к воротам, пытаясь не допустить их закрытия, но тут сверху со стены и крыши крепости по ним ударил залп аркебуз. Свинец смёл османов, превратив нападавших в истекающую кровью груду тел, и ворота закрылись, отодвигая тела врагов.

Александр сел на каменную лавочку у входа в крепость Цитадели. Его запал иссяк, и усталость навалилась на опущенные под тяжестью доспехов плечи. Мандарий Аталарих снял с князя шлем, боевые рукавицы. Александр сидел молча, опершись на окровавленные мечи. Теодорик сел рядом, положил руку на плечо друга и сказал:

– Молодец, Мораки, предусмотрел, чем может закончиться наша ночная атака, и поставил аркебузиров на стене для отражения натиска на ворота. Впрочем, счастье не будет долгим. Турки поднимут на плато пушки, и ворота падут.

– Умеешь ты утешить, Тео,– скривился Александр, вытирая окровавленную руку о старый снег, сохранившийся под лавочкой.

– Такова реальность, и нам остаётся совсем немного времени, чтобы принять нужное решение,– сказал Тео.

– Никакого «нужного решения» не будет. Ни капитуляция, ни бегство, ни ещё одна безрассудная атака ничего не дадут. Нам остаётся лишь одно: сражаться и погибнуть. И тогда хотя бы память о нас останется на века.

Князь посмотрел на клочок земли от Цитадели до Дырявого мыса – последнюю землю его гибнущего княжества, и в сером сумраке рассвета между домами и плотно стоящими военными шатрами, раскинутыми для горожан, увидел быстро идущую к нему Софию в накинутом на плечи меховом плаще. Тревога на её лице мешалась с радостью. Теодорик поднялся, и, поклонившись Софии, отошёл.

– Ты жив! Я так рада! – сказала София, присаживаясь рядом с мужем. Она обняла голову Александра за голову в подшлемнике, и чужая кровь, которой было залит Александр, чёрной меткой осталась на её рукаве.

Глава 32. Смерть перед Рождеством

Едва рассвело, Александр проводил Софию, и вместе с Теодориком поднялся на верхнюю площадку крепости Цитадели. Перед ними лежал поверженный город. Многие усадьбы горели. Дым вырывался клубами из-под стропил, а северный ветер подхватывал его, унося к Понтийскому морю. За Серединной стеной шла ожесточённая сеча: турки добивали разрозненные отряды Кириакоса. Над башней в Банном овраге и на крыше княжеского дворца висели кровавые турецкие флаги. По тропам, ведущим в город, османы тянули пушки. Сверху орудия казались детскими игрушками, но копошащиеся рядом с ними маленькие фигурки людей давали представление об истинных размерах этих гигантов.

Всюду в городе лежали горы трупов и бегали турки в поисках добычи. Огромная стая чёрных воронов кружила над городом, оглашая ущелья тоскливым «Кру! Кру!».

– Не могу смотреть на это,– произнёс Александр, опуская голову.

– Сегодня турки заняты грабежом, и вряд ли решатся на серьёзный штурм, тем более, что тяжёлые пушки не так легко втянуть на гору. Поэтому, у нас есть время подумать, что делать дальше.

– И о чём тут думать?

– Ну, мы всегда можем спуститься вниз и укрыться в горах. Там есть пещеры с продовольствием, вдоль побережья ещё плавают наши корабли, а также корабли генуэзских, венецианских и молдавских купцов. В тайных местах на берегу спрятаны парусные лодки, готовые к спуску на воду. В конце концов, есть татары, которые нам скорее друзья, чем враги.

– А что, внизу нас не ждёт отряд турок? Или ты не смотрел с мыса?

– Смотрел. Ждёт. Но их там не больше сотни, и если мы все сразу спустимся по верёвкам и обрушимся на них сверху, им не устоять. Лучше это сделать ночью, а потом мы исчезнем среди лесов, где нас османам не достать.

– Оставив туркам своих женщин и детей?

– Сильные молодые женщины могут пойти с нами. Их детей возьмём на руки. Другого выхода у нас попросту нет. В противном случае, нам остаётся либо сдаться и стать рабами, либо умереть, накормив своими телами вот этих милых птичек,– сказал Теодорик, взглянув на небо. – Тебе что больше по душе?

– Мне – умереть. А тебе?

– Я много пожил, и умереть не боюсь. Но вот вопрос: зачем? Ну, отправлю я к богам ещё с десяток мусульманских душ? Если повезёт – больше. Что от этого изменится? Если бы своей смертью я мог спасти хоть нескольких человек, то с удовольствием сделал это. Но кому суждено погибнуть – тот погибнет, несмотря на все мои усилия, а кому суждено стать рабом – станет им. Моя смерть не изменит ничего.

– Мне твоя смерть не нужна. Отпускаю тебя. Можешь ночью бросать вниз верёвки и бежать с Мангупа вместе со своими людьми и всеми теми, кто примет такое же решение. Я остаюсь. Потому что всем не спастись, и я должен разделить судьбу моего народа. Это вопрос даже не жизни и смерти, не спасения людей, это вопрос совести и чести. Я очень хочу спасти свою семью, и даже, возможно, могу сделать это, но не посмею. Потому что всех феодоритов я спасти не могу.