Мангыстауский фронт

— Ну, видно, шея у тебя такая, что можно вертеть голову куда захочешь.

— Что поделаешь…

Даниель изумлялся мнимой покладистости и покорности Пеилжана. «В чем дело? Куда он ведет, что задумал, чего хочет от меня? Насколько я знаю, он не таков, чтобы вот так легко раскрываться перед другими».

— Да собственно, секрета тут никакого, — снова заговорил Пеилжан. — Ты этого человека и сам знаешь. Он враг номер один твоего отца.

— У моего отца нет врагов ни под первым, ни под вторым и третьим номерами. Он никому в жизни не причинил зла.

— Разве у человека бывают враги только тогда, когда он делает кому-то зло? Зло исходит чаще от людей с мелкой душонкой. Что, еще не понял? Скажу прямо: враг твоего отца — Ергазы. Это же он отправляет Кунтуара на пенсию, отстраняет от дела.

— На пенсию? Но разве это значит, что Ергазы делает враждебное дело? Да и вообще он не способен на подлость.

— Что же, по-твоему, подлость?

— Когда по чьему-либо наущению возводят на человека напраслину.

Пеилжан незлобиво смеялся:

— Ну и джигит! Все еще злишься на рецензию! Ничего, вот выйдет книга, подобреешь, простишь своим настоящим друзьям и их промашки.

— Конечно! Если на зло отвечать злом, то и жить не стоит.

— В этом ты прав. Я для твоего отца тоже вот сделал доброе дельце.

— Что такое?

— Не петушись, а лучше выслушай! На днях в Академии выборы. Ергазы выставил свою кандидатуру в членкоры. Так вот, чтобы остудить его пыл, я добился выдвижения и своей кандидатуры на это же место. Надежды, конечно, мало, что меня изберут. Зато не пройдет и Ергазы — голоса-то разделятся.

— Шутишь? Неужели думаешь что если Ергазы станет академиком, то шанрак[68] моего отца опрокинется?

— А-а, говори что хочешь! Только уверен — твой папаша думает по-иному.

— Ну, допустим, все так, как говоришь. Непонятно одно: почему тебя волнует мой отец?

— Вот это вопросик! Я же не враг твоему отцу!

— Твои слова — это не слова друга.

— Толкуй как угодно. Только посуди сам, где логика: я выступаю против врага твоего отца, тогда кто же я для него самого?

— Как ни крути, но то, что ты делаешь, — самая настоящая подлость.

— Даже эти слова пропускаю мимо ушей, разберемся потом. А сейчас сообщу еще вот что… На днях меня встретил Ереке, просил, чтобы я отозвал свою кандидатуру. Я сказал, этого не сделаю. Короче, мы крепко поговорили, теперь в ссоре.

Даниель все еще не мог понять, чего надо от него Пеилжану. «Бог мой, что это он, как у муллы на исповеди, открывает все карты. Нет, такая угодливость не к добру. Пеилжан же не простачок». Даниель, занятый своими мыслями, как сквозь сон слышал его вкрадчивый голос:

— Я убедился окончательно в ничтожности Ергазы. Знаю, что сам причинил в свое время немало неприятностей твоему отцу. Прошу, поговори с ним, пусть простит меня за все, — раскаивался Пеилжан. — И пусть не успокаивается. Ергазы может и пройти в академики. У него большие связи.

Даниель, все еще пытаясь разгадать скрытые намерения собеседника, спросил:

— Ты, сказал, чтобы отец не успокаивался. Это как понять?

— Нельзя сидеть сложа руки, надо написать куда-нибудь… Твой отец знает сам, что делать. С его мнением, уверен, посчитаются где угодно!

Наконец-то… Наконец-то стал ясен до конца вероломный ход Пеилжана. Как не ужаснуться этой подлости? Даже пот выступил на лбу от волнения. Ему показалось, будто и он причастен к грязным делишкам.

— До чего же может докатиться человек! — в гневе почти прошептал Даниель.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

До сих пор Арман не задумывался о своей жизни. Жил и жил… Все было к его услугам. Тяготила учеба — он откладывал книги в сторону. Нависала угроза остаться на второй год — родители тотчас бросались на помощь. Мать уговаривала, умоляла учителей, обещала, что сын «исправится, подтянется, подучит». И Арман переходил из класса в класс.

Акгуль и Ергазы приложили все силы, чтобы вступительные экзамены в институт были сданы. Использовали все возможности: авторитет, знакомство, услуги… Даже в годы студенчества, если случалось, что сын заваливал экзамен, родители «сдавали его сами». Не без их участия он остался работать в Алма-Ате, получив с грехом пополам диплом о высшем образовании.

А потом начал работать в экспедиции Кунтуара. К этому времени и сам не заметил, как увлекся выпивкой, картежной игрой. Когда родители поняли это и переполошились, они ничего не хотели так искренне, как быстрой женитьбы Армана. Тут-то и подвернулась Жаннат. Но разве такого повесу женитьба остепенит? Нет, он только и думал о том, чтобы посидеть в ресторане, провести ночь за картами… Однако, если Арман вечером собирался из дому, а Жаннат начинала хмуриться, выражая свое неудовольствие, бедная мать тут же вставала на защиту сына. «Молодо-зелено, — говорила она. — Повзрослеет — поймет. Вы уж простите его».

В последние дни Арман пересмотрел каждый свой шаг, переоценил каждый поступок, перебрал в памяти все с тех пор, как помнит себя, и… до похорон матери. Он ужаснулся, как бесцельно и беспечно провел годы: «До чего я довел мать и сам себя, свою семью!»