Маньяк Фишер. История последнего расстрелянного в России убийцы

Вскоре ему действительно выделили комнату в общежитии рядом с конезаводом. Это было типичное двухэтажное здание с коридорной системой. На общей тридцатиметровой кухне жильцы организовали нечто вроде склада, а готовили втихаря у себя в комнатах. В широком коридоре вечно громоздились лыжи, велосипеды и старая мебель, которую впору было вывезти на дачу, но за неимением оной приходилось хранить ее здесь. Комната Сергея была больше той, что осталась в родительской квартире, а за работу с лошадьми ему теперь полагалась зарплата, причем вполне сносная по местным меркам. Вскоре он выиграл талон на покупку телевизора и теперь проводил вечера, как и раньше: смотрел документальные фильмы вплоть до перерыва в вещании, предавался мечтам и занимался самоудовлетворением. Все чаще Сергей воскрешал в памяти ту безликую толпу отморозков, которые мерзко хохотали, пока избивали его. В этот момент в его фантазиях появлялся нож, которым он уродовал лица и тела обидчиков. Или веревка. Про нее он думал даже чаще. Что может быть проще веревки? Достаточно скрутить из нее петлю и в подходящий момент накинуть на шею жертвы. В этот момент он осекал себя, пытался отогнать эти мысли прочь, но они все сильнее пускали корни в его изломанной психике, все крепче цеплялись за его душевные травмы и все больше питались его тотальным одиночеством.

Его соседями по общежитию были сотрудники конезавода – в основном семейные и запойные мужики, напоминавшие Сергею отца. Они будили в нем неосознанный страх вперемешку с отвращением, поэтому он старался ни с кем из них не контактировать. Женщины его никогда не привлекали: холодные, непонятные и взбалмошные, они не вызывали в нем ничего, кроме презрения. Да и не привык он лишний раз вступать в разговоры с людьми. В Москве принято было вежливо здороваться с теми, кто жил по соседству, но при этом не лезть в их частную жизнь и по возможности ничем не беспокоить. Во дворе все друг друга знали. Здесь складывались свои компании подростков, заседавших на детских площадках, и мужчин, вечно торчавших в гаражах. Но все это носило стихийный характер. Просто так никто не стучался в дверь к соседу со своей проблемой.

Постепенно и в общежитии, и на конезаводе все привыкли к тому, что Головкин ни с кем не водит дружбу и предпочитает держаться в стороне от шумных сборищ. Он поступал так из страха показаться смешным и глупым, из-за неумения общаться и неспособности учиться этому. Да и какой смысл с кем-то сближаться, если в итоге все обернется прахом, как только Сергею потребуется помощь? Он навсегда запомнил брезгливые лица коллег, когда он заявился на ипподром, захлебываясь собственной кровью. Со стороны его поведение выглядело высокомерием москвича. Впрочем, какая разница, если человек хорошо работает и не лезет на рожон?

Круг его общения сузился до минимума. На работе он со всеми здоровался, перекидывался парой фраз со сменщиком и даже иногда болтал о чем-то с мужиками в курилке. Но никого, с кем можно поговорить дольше пяти минут, у него не было. Да и не факт, что Головкин смог бы поддержать такой разговор. По крайней мере, он сам больше не был в этом уверен. Сергей все глубже погружался в мир собственных фантазий, которые день ото дня становились все более пугающими.

– Привет! Не хочешь вечером пойти с нами на речку? – поинтересовалась как-то одна из сотрудниц конезавода, когда он уже собирался домой. – Мы всем коллективом идем, решили тебе предложить. Ты ведь совсем один, ни с кем не общаешься. – Девушка говорила так, будто извинялась. Ей было неловко в обществе этого странного типа, но подружки целыми днями увещевали ее подойти к новому помощнику наездника и поболтать с ним. В конце концов, выбор свободных мужчин на работе был крайне скромным, а красотой она не блистала.

– Почему ни с кем не общаюсь? С чего ты взяла? Я часто встречаюсь с друзьями и родными, как все, – обиделся Сергей.

– Извини, просто все говорят. Ты по выходным даже из комнаты не выходишь. Мы решили, что тебе просто некуда и не с кем пойти.

– Я просто… Да, наверное, ты права. Увлекся работой и совсем всех забросил, нужно будет к друзьям съездить, – задумчиво ответил Головкин.

На речку он, конечно, не пошел, но понял, что по окончании рабочей недели нужно куда-то ездить, хотя бы для того, чтобы изобразить наличие личной жизни. На следующий же день он отправился в Москву, но на Речной вокзал, к родителям, ему отчаянно не хотелось. Он знал, что мать будет смотреть оценивающим взглядом и начнет придираться к его внешнему виду, а отец в очередной раз станет рассказывать, что жалеет о появлении на свет сына, который вырос стопроцентным неудачником. Кроме того, была велика вероятность встретить там кого-то из бывших одноклассников, а те могли заметить у него отсутствие передних зубов и сделать вывод, что он так никем и не стал, покинув родной район.