Маньяк. (СИ)

   Свекольников никогда ни о чем не разговаривал с соседями, и не здоровался с ними. Каждое утро он спускался в подвал, чтобы наблюдать за прохожими. Там он стучал молотком и клещами, считалось, что это он ремонтирует велосипед или удочки. Здешние мужики не обращали на это внимания, считали, что это нормально, когда человек постоянно занимается делом, на самом деле каждый из них сам хотел бы иметь такое место, где можно уединиться. Этот Коля Свекольников постоянно пропадал на несколько месяцев, и никто не знал, куда он делся, может быть ездил в Черняховск. Но потом он опять проявлялся в Калининграде и снова ходил в подвал и в магазин с большой черной сумкой.

   Никто никогда не видел его гостей, не был у него в квартире, и неизвестно было что в ней делается и есть ли там хоть одна книжка. Вообще он жил так, что как будто его и нет.

   2

   Никто не видел, чтобы этот маньяк где-то когда-то работал. То, что он не ходил на работу, это точно. Но на самом деле он работал. Сначала он трудился в фасовочном цехе и учился в вечерней школе, потом был экспедитором на грузовой машине, а один год играл в футбол в команде мастеров и учился в рыбном институте. После этого он устроился санитаром в областную психиатрическую больницу, хотя никогда и не был стукачем КГБ. Но его потом все равно из-за этого оттуда уволили.

   Там ему однажды посоветовал главный врач этой больницы Виктор Петрович:

   - Уговори какого-нибудь дурака, чтобы он написал тебе доверенность на свою квартиру, обмани его, потом его напоишь водкой где-нибудь на улице и пришьешь, или заплатишь мне и мы его тут угробим в больнице. Будешь и с квартирой и с деньгами, ты ведь сейчас у нас сейчас работаешь. А иначе тебе квартиру никогда не получить. А квартира это ценность! Ты еще молодой парень, тебе жить нужно. А ведь у нас тут золотое дно, просто золотое место.

   По вечерам этот Виктор Петрович напивался на первом этаже как свинья, хотя и был кандидатом медицинских наук, производя этим званием сильное впечатление на пациентов и их родственников. Большое впечатление! своим умным ученым видом. Перед людьми это была сама ленинская простота и серьезность. В каждого пациента он вглядывался как будто пытался оценить в нем какое-то известное только ему качество. На самом деле он считал психиатрию несуществующей наукой, и сочинял медицинские заключения, не основанные ни на каких физиологических данных, кроме умозрительных представлений. Про любого человека он мог написать что угодно, от "нет" до "да". Психиатрия не поддавалась анализу, контролю и заключению. Это была чистая абстракция. Как врач Виктор Петрович имел огромный доход от освобождения великих принудчиков и от медицинских заключений для суда.

   Но по настоящему большие деньги шли от квартир, и туда Виктору Петровичу хода не было. Это была не его привилегия. Этим занимались рядовые сотрудники больницы, врачи, медсестры и рядовые санитарки, добропорядочные толстые тети, певшие пациентам и их родственникам Песнь Песней, и убившие немало мамаш и их деток в своей жизни. Эту систему лично контролировали районный прокурор, чекист и судья. Так как Виктор Петрович был в больнице пока еще человек новый, то и к этой системе его пока не подпускали. По психиатрическому отделению ходили уголовники, они же служили здесь санитарами. Все санитарки были уже давно с квартирами. На этих дверях написано: " Оставь надежду всяк сюда входящий." Как мне жалко простых наивных граждан, когда-то поверивших советскому а теперь уже и российскому психиатру и привезших к ним своих детей.

   Там внимательно наблюдают не только за придурками, но и за каждым вновь устроившемся на роботу сотрудником, там вся система отработана годами и десятилетиями, и разговаривать с этими палачами так же бессмысленно и бесполезно, как бессмысленно ставить примочки на уши умершему человеку и полагать, что после этого он встанет и будет здоровым. Там нет случайных людей. Там все курирует чекист, с трудом добившийся этого места.

   Там, на гнилом обоссаном матрасе, лежит старушка, пережившая ленинградскую блокаду. Там она умирает, содрагаясь от ужаса, знакомого только заключенным чекистского застенка и Бухенвальда. Там она ежедневно испытывает муки, которые она не испытывала даже десятилетней девочкой в голодающем Ленинграде.

   Там умирает, - заживо погребенной, - эта нравственная, чистая, порядочная совершенно здоровая женщина. Там она лежит в углу кровати, со всей своей любовью, с музыкой любимого ею Моцарта, с ее воспоминаниями, книгами и верой в хорошее в человеке, уткнувшись в стену. И нет ей выхода из этого страшного бесчеловечного мира. Потому то она не человек, и как человек она нужна только для того чтобы воспользоваться ее недвижимостью тупым животным людям.