Манящий абрис смерти

Такие мысли перекатывались в голове пышнотелой дамы, которая возвращалась поздним вечером из магазинчика за углом. Тяжелая сумка оттягивала руку и походка женщины была не совсем ровной. Дама внимательно всматривалась на дорожку, после дождя тут и там были лужицы, а их глубина была заведомо неизвестна. И зачем она надела туфли с каблуком? Хотя туфельки были прекрасны: крокодиловая кожа алого цвета, брошка-бантик со стразиками. Чистый винтаж! Женщина довольно улыбнулась. Как же хорошо, что она обменяла их у свекровушки на портрет дочурки. Последний, к слову, был просто бездарно написан. Благо эта оборванка-художница немного взяла. На этой оптимистичной ноте дама запнулась — перед ней лежала сотенная купюра. Женщина огляделась, никого не было по близости, если не считать парня на детской площадке во дворе. Но, во-первых, он все же далеко, а во-вторых, по сторонам не смотрит, так как пытается отловить далматинца, скачущего сайгаком по песочнице. Женщина нагнулась за деньгами, но, в последний момент, ветер погнал купюру дальше по дорожке. Да что же за день такой! Дама недовольно нахмурилась, но продолжала следить взглядом за строптивой банкнотой. А та, станцевав немного вальс с фантиками и сором, приземлилась на дороге, недалеко от бурой лужи с масляными пятнами на поверхности. Ну и что делать? Женщина недолго задумалась, и, решившись, ступила на проезжую часть, благо машин не было видно. Вожделенная награда почти грела руки, как вдруг мимо пронесся огромный мотоцикл, дама, не успев разогнуться, с размаху села в эту дрынову лужу. Грязные и вонючие капли стекали с лица и рук. Одежда была безнадежно испорчена, и туфли! О, туфельки! Лицо женщины скуксилось от безграничного огорчения и ярости на весь мир.

Мужчина, сидевший в грибочке-беседке на детской площадке, удовлетворенно хмыкнул, и потрепал по холке пятнистого пса.

Стефан

Откашлявшись, Нина забарабанила изящными пальцами по столу. Сразу видно творческого человека — пришло на ум мне. Под розовыми коротко остриженными ногтями местами виднелись пятнышки краски. Вид у девушки был не то чтобы задумчивый, но встревоженный.

— А тебе зачем?

— Ну а зачем люди заказывают портреты? На стену, конечно, повешу.

— То есть ты еще и самовлюбленный парень, — Нина иронично приподняла бровь.

— Не без этого, — я пристально посмотрел девушке в глаза, — хочу узнать кто я. Тот, кем видят меня другие люди, или тот, каким меня никто не знает. Я видел твои работы, Нина. Мне показалось, что ты смотришь не просто на лицо, когда работаешь, но и гораздо глубже.

Девушка нервно обхватила себя руками и опустила взгляд на шелковую скатерть. Я тоже примолк. Незачем этому нахохлившемуся воробушку знать, что я и сам шокирован собственным признанием. С детства мне пришлось придерживаться четко выверенного плана. Наставник раз и, казалось, навсегда объяснил границу между белым и черным. Так было раньше и продолжалось до недавнего времени. Но сейчас этого недостаточно. Почему я и сам не знал. Медленно обвел взглядом зал. Люди ели, шутили, обменивались остротами и пылкими взглядами. Один юноша под песню “Моя сладкая любовь” из нашумевшего фильма, в исполнении местного пианиста, сделал предложение яркой и эффектной брюнетке, явно лет на десять старше его. Задумывался ли кто из этой сладкой парочки о будущем через пять лет? О детях и любовниках. О своих поступках и намерениях. Вряд ли. Большинство людей живет одним днем. Но я так не мог. Больше не мог. Мне стало мало моей жизни, хотелось чего-то большего, того, что могла подарить эта странная девушка в очках. С виду такая глупышка, но внутри хранит тайну. Я вспомнил, как однажды вечером возвращался из мастерской по узким городским улочкам. Тогда было все как обычно: пегие пичужки на тротуаре вырывали друг у друга хлебные корки; простые работяги возвращались домой к горячему позднему ужину, сварливым женам и счастливым детям; маги из Городского осветительного отдела выполняли свою ежевечернюю работу — зажигали яркие фонари. Тут и там встречались и люди перекати-уголок, как насмешливо называли их господа из Верхнего Тауна, а по-простому, это были бедняки без собственного жилья. Один такой нестриженый мужчина, с торчащей в разные стороны бородой, в засаленном шарфе и видавшей виды фетровой шляпе с гусиным пером, сидел на углу Серебряной и Ромашковой улиц. И был бесконечно счастлив, что как раз и зацепило меня в ту минуту. Этот нищий бережно держал перед собой небольшую картину, при взгляде на которую, лицо человека сияло. Мне стало любопытно, встав рядом, я посмотрел на картину. Это был портрет благородного мужчины в фетровой шляпе с длинным гусиным пером. А вокруг были написаны яркими красками очертания чего-то волшебного и удивительного, того, что видел только это мужчина в потертой одежде, но сделавшее его бесконечно счастливым. И мне впервые захотелось самому познать такое же.

От дальнейших воспоминаний меня вырвал твердый голос Нины:

— Нет, — сказала девушка и посмотрела на счастливую парочку за соседним столиком.

— Почему?

— Не уверена, что справлюсь.