Манифест непосредственности (СИ)

Греческий полис, как и большинство населения России, не знает среднего класса. Полис не знает бюрократии, он управляется абсолютно в режиме ручного управления, то есть непосредственно. Полис, от греч. polys – многий, то есть полис в подлинном смысле не есть земельная собственность граждан, не есть даже город, это просто община многих граждан. Из греческого полиса вырастает республика, по сути – союз многих полисов, во главе которых стоял Рим. Римская республика – это на данный момент последняя в истории крупнейшая система непосредственного управления. С разложения полиса и республики начинается история опосредствования в политике. Философия как тип мировоззрения возникла из стремления сохранить греческий полис, сохранить непосредственность во власти, и наибольшее развитие она получила уже после начала интенсивного разложения системы полиса. Позже, в республике философия уже становится юриспруденцией, она становится правом. Но в Римской республике начинает формироваться и бюрократия. Сначала на окраинах, как локальные карго-культы учреждений, а затем уже и в центре. Выходит, что Философия была движением консерватизма, но в то же время и движением революции. Но только, если брать бюрократический  консерватизм, то он по сути хочет возродить в городе что-то, что существовало до этого в деревне или в полисе (а полис это не деревне и не город, но всё вместе одновременно) Это неизбежно превращается в культ карго, из которого формируется какая-то идеология. Без идеологии бюрократия существовать не может, идеология – это догматический устав любой бюрократии. Совсем другое дело – философский консерватизм. Он хочет возродить непосредственность, то есть творческий произвол, для него творчество – это всё, и потому философия всегда выходит за рамки консерватизма, создавая нечто принципиально новое. Философский консерватизм стремится вернуть нас к политической, бытийной, правовой и какой бы то ни было ещё непосредственности. И поскольку греческий полис разложился, создав сложную систему посредников и вспомогательных учреждений, то нет никакого смысла возрождать систему греческого полиса, она всё равно окажется неэффективной. Но сама непосредственность, имеющая место в подлинной древнегреческой и древнеримской политике, может быть возрождена в новой, доселе невиданной форме. На этой вере основывается любая философия, в том числе, кстати, и философия Маркса.

Маркс ошибочно искал непосредственности в социализме. Но как философ он выступал против любой идеологии,справедливо считая её ложным сознанием.  Маркс с одной стороны хочет полностью уничтожить посредственность через освобождение каждого человека, и тем самым вернуть его в дикое состояние, именуемое первобытным коммунизмом. С другой стороны, чтобы избежать полного провала в варварство, путь, по которому человек должен прийти к этой абсолютной непосредственности пролегает через радикальное опосредствование всех и каждого, полную утрату индивидуальной идентичности в первой фазе коммунизма. Радикальная посредственность в первой фазе коммунизма и такая же радикальная непосредственность в его второй фазе лучше всего демонстрируют нам разницу между Марксом идеологом и Марксом философом.

Отвлечёмся на время от Маркса-идеолога и обратимся к Марксу-философу. Ведь как апологет непосредственности, погруженный с головой в мир посредственности, он дал, пожалуй, чрезвычайно продуманную и меткую критику систем опосредствования культуры эпохи Просвещения. Итак, согласно Марксу, идеология – это ложное сознание, умышленно одурманивающее массы, лишая их бытие непосредственности. Значит ли это, что Маркс радикальный противник любой идеологии? Вовсе нет. Ведь идеология для него – это путь, по которому должно пройти общество, чтобы освободиться от ложного сознания. Поэтому, согласно вполне верному предположению Маркса, только самая лживая и лицемерная идеология сможет высвободить человека из пут ложного сознания и сформировать у него устойчивую неприязнь к любой идеологии и посредственности. При этом важно понимать, что для Маркса такой самой ложной идеологией является буржуазная идеология, в то время как для советских марксистов такой радикально лицемерной идеологией стал уже сам идеологизированный марксизм. Вообще же существует три крупных политических  теории: либерализм, национализм и социализм, которые окончательно сформировались во французском парламенте после первой французской революции. С тех пор эти три метаидеологии захватили всё политическое пространство и до сих пор определяют весь ансабль политических процессов, делят между собой власть в бесконечных дискуссиях, путчах и революциях. Дошло до того, что уже создаётся впечатление, что за пределами этого бедного посредственного однообразия трёх идеологий и вовсе нет политики. В действительности, да будет мне свидетелем великий Аристотель, настоящая политика только там и начинается, где заканчиваются эти идеологии, где заканчивается бюрократия и начинается непосредственность.