Манифест неприкаянного

Свой путь она начинала с самых низов борделя – в небольшой комнатке без внутреннего санузла, больше напоминающей кабинку для допроса и пыток, нежели уголок для соития. Постепенно ей удалось дослужиться до третьего этажа – в публичном доме эти места предназначались для лучших работниц, зарекомендовавших себя перед мадам Келли – такой псевдоним носила владелица заведения. Их убранство уже больше походило на фешенебельные апартаменты: двуспальные кровати вместо кушеток, картины в багетах, панно, туалетные столики с трельяжами, графины с водой и вином, ширмы для переодеваний, гардеробы с необходимым инвентарем и всевозможными комплектами нижнего белья из самых дорогих тканей. Каждая девушка с третьего этажа могла запросить внутреннюю перестановку и новое оформление лично для себя – мадам Келли была только за, она любила подчеркивать индивидуальность своих первостатейных «дочерей», ведь, получив знаменитое в кругах завсегдатаев имя, именно они становились основным лакомством для представителей элиты этого города, а соответственно и приносили большую часть дохода публичному дому.

Несмотря на то, что Августина зарабатывала хорошие деньги, она старалась экономить на всем: такси только в экстренных случаях недоступности общественного транспорта, отказ от увеселительного досуга в ресторанах и съем квартиры в самом дешевом микрорайоне, в котором она проживала с момента, как переехала в этот город из своих родных пенатов. Ей казалось, что рано или поздно она накопит достаточное состояние, при котором надобность зарабатывать канет в лету благодаря ежемесячным процентам с банковских счетов, после чего она навсегда завяжет со столь нелюбимой занятостью и сможет зажить жизнью, которую она любила воображать в своей голове перед тем, как уснуть.

Мне довелось услышать утопию Августины лишь единожды. Это произошло в ночь, когда мы вдвоем пережидали разразившийся на улице ливень в ее рабочем кабинете – последний клиент ушел прямо перед тем, как я зашел в главный зал дома терпимости. За несколько часов до этого Августина позвонила мне и попросила прийти с какой-нибудь книгой и почитать вслух – она любила мой голос, он действовал на нее успокаивающе, а его прослушивание было одним из способов прийти ей в норму после проведения сеансов с вызывающими у нее рвотные позывы посетителями.

Я читал роман ее любимого автора, пока она лежала на кровати и разглядывала расписанный разноцветными бабочками потолок – в публичном доме ее именовали Психеей, а перед клиентами она неизменно появлялась с крыльями бабочки на худощавой спине, не снимая их даже в момент близости. Это был ее фирменный образ, таковой имелся у каждой девушки на втором и третьем этажах. Ее лучшая подруга, что находилась за соседней стеной, носила прозвище «Черная вдова» – самая успешная сотрудница борделя, ее псевдоним был обусловлен умением влюблять в себя и обдирать до нитки каждого мужчину, что попадался в ее цепкие руки, и делать это так, что они с удовольствием приходили и на следующий день, постепенно влезая в долги и кредиты. Меня же Августина в шутку называла Эросом благодаря тому, что я всегда наведывался к ней в вечерние часы.

Послышались легкие удары капель по стеклам окна. Через несколько минут они переросли в настойчивую дробь. Я продолжал декламирование прозы. Августина, поднявшись с постели, подошла к окну, после чего попросила взять меня паузу и покинула комнату. Вернулась она вместе с мадам Келли, несущей свежее постельное белье – Августина решила, что вместе со мной она сможет перебороть свое отвращение и переночевать в борделе. Сменив постель, девушка залезла под одеяло и попросила меня продолжить чтение.

Остановился я в момент, когда до моих ушей донесся мягкий голос, нотки в котором выдавали, что его владелица находится на самом крою пропасти, в которую ее вот-вот затянет, а выбраться из нее она сможет только с первыми лучами солнца.

Августина исповедовалась. Я внимательно слушал ее рассказы о близких, о матери, что бросила ее в возрасте, когда она не могла толком и говорить. О детдоме, о первой любви, что разбила ей сердце вдребезги. О том, как сложно ей давался переезд, о первых месяцах работы в борделе и о том, как она благодарна мадам Келли, что взяла ее под свою опеку и заменила ей кровную мать. О ее страхах вернуться к нищенскому существованию, о том, что ей боязно от того, что, как ей кажется, она начинает влюбляться в меня.