Манифест неприкаянного

Ее речь становилась все менее разборчивой, с каждым произнесенным словом сон подступал все ближе и ближе. Я отложил книгу и пересел на край кровати, на котором, свесив руку, лежала Августина. Закончив со своей биографией, она подошла к главному – тому, ради чего она влачит свою нынешнюю жизнь и так печется о сбережениях. Это была мечта о загородном доме вдали от грязи больших городов. Он бы находился на лесной опушке, каждое утро она могла бы прогуливаться по тропинкам, вслушиваясь в трели птиц, рассматривая густую листву дубов, и наслаждаться уединением с природой. У дома она возвела бы небольшой сад с цветами, куда слетались бы шмели, пчелы и бабочки, радуя ее своим пестрым видом. Но главное – она смогла бы отдаться тому, чем горела с тех пор, как себя знает – живописи. На ее полотнах не было бы ни людей, ни возведенных ими градов. Лишь чистота естества и его обитателей, а особливо – бабочек.

Последнее она произнесла несколько раз подряд, перед тем как полностью отдаться сну. Я же в ту ночь так и не смог сомкнуть глаз. На следующий день я заключил сделку, и с тех пор Августина уже никогда более не встречала моего силуэта во владениях мадам Келли.

Мы проходили узкими переулками, резко перетекающими один из другого. Причина – сотрудницам публичного дома было запрещено заходить в здание через главные двери, для них существовал лишь черный вход, дабы посетители не смогли застать их вне образов. Августина сняла наушники и повесила их на шею, временами оглядываясь через плечо – это действие, со временем доведенное до безусловного рефлекса, не было повлечено страхом или стыдом, что кто-то сможет увидеть ее в пути в столь нетривиальное место, ведь о его наличествовании в городе знали лишь те, кто либо уже входил, либо готовился присоединиться к клиентуре заведения. Для непосвященных оно оставалось бывшим зоологическим музеем, выкупленным и переоборудованным под свои нужды богатой вдовой, которая первым делом обнесла свои имения высоким кованым забором. Нет, излишняя осмотрительность Августины была вселена в нее мадам Келли, что учила своих девушек быть осмотрительными и не привести за собой хвоста в виде полицейских-моралистов, составляющих малую часть стражей правопорядка, что отказались в пику коллегам за малый процент выручки борделя обеспечивать ему спокойное теневое существование.

У ограждения Августину встретило двое из четверых дородных мужчин, находящихся во внутреннем дворе и охраняющих территорию от непрошенных гостей. Один из них кивнул в знак приветствия и без лишних слов пропустил девушку внутрь.

Черный вход вел в кладовую, заваленную различными тряпками, метлами, ведрами и горшками. Из нее – в продолговатый тусклый коридор, чьи стены по обе стороны были усеяны дверьми с нанесенными на них женскими именами. Несколько комнат не имели опознавательных знаков – эти помещения были отведены для ватерклозетов и умывален. В начале прохода находилось углубление в стене, в котором находилась лестница наверх, а в конце прохода – маятниковые двери, через иллюминаторы которых пробивался теплый свет. Там располагалась приемная для гостей. Августина направилась к лестничному маршу, я же пошел по направлению к главному залу.

Львиная доля пространства фойе была занята креслами со стоящими подле них журнальными столиками. На кожаных сидениях молча сидели мужчины, убивающие время ожидания чтением газет, распитием кофе или же курением сигарет. Большинство из них были схожи меж собой – средних лет, в деловых костюмах и с обручальными кольцами на безымянных пальцах.

У противоположной стены от главных дверей располагалась административная стойка, на которой лежали каталоги с перечнем работающих здесь девушек. Каждой отводилась одна страница, на которой присутствовали фотография, псевдоним, список предоставляемых услуг и антропометрические показатели. Также отдельным пунктом шли индивидуальные особенности, вроде родинок, тату или шрамов.

Была здесь и небольшая игровая зона, состоящая из нескольких слот-машин – многие из опробовавших их уходили, даже не выполнив своей первичной цели посещения, а в последующие визиты остерегались игровых автоматов как огня. Но был и отдельный небольшой пласт посетителей. Прямо сейчас у однорукого бандита стоял один из его представителей – юноша, импульсивно дергающий рычаг. Они не походили на местный контингент – слишком молоды, слишком бедно одеты и сверх меры завороженные табло, раз за разом выдающим проигрышные комбинации.