Цель определяет средства. Если власть и угнетение выступают в качестве цели, им найдется обязательное место и там, где речь идет о средствах. Разве могли бы они сегодня не определять деяний людей, если бы они не занимали их мысли и не направляли их действия? Группа всегда имеет ту структуру и исповедует те нравы, которыми и обладает строй, провозглашенный ею. А вирус тоталитаризма легко разглядеть не только в тех образованиях, для которых он специфичен, но и во всех партиях, объявляющих себя либеральными или демократическими и не знающих ничего более настоятельного, как утверждение тиранического строя, противниками которого они в той или иной мере себя объявляют.
Таким образом, любая партия ныне основывается на идее централизма; она является тоталитарным государством уменьшенных размеров[78]. Она не ставит своей целью создание условий для осуществления личностей, которые сами к этому стремятся, или реализацию интегральных сообществ, объединяющих личностей. Она думает не о солидарности людей, а только о прочности связывающих их уз. Для нее необходимо и достаточно, чтобы масса именно в качестве массы была прочной и непоколебимой, что необходимо ей для парламентской борьбы или осуществления революции: каждый принимается здесь в расчет лишь постольку, поскольку обладает силовым потенциалом. Любая личность, раскрывающая в совокупности свою самостоятельность, рассматривается ею как фактор анархии, а команда руководителей — как возможный конкурент. Здесь стремятся не готовить свободных людей, а утверждать механизмы власти, нивелирующие всех и вся посредством мифа, лозунга, дисциплины. Личностей здесь отучают от самостоятельности и по возможности прививают им конформизм и групповое сознание. Здесь людей одновременно и отвлекают от истины, и уводят от самих себя. Когда единство начинает утрачиваться из-за того, что личности не могут найти своего пути в этой удушливой атмосфере, тогда прибегают к помощи процедур, изобретенных парламентской наукой, к ловкому расчету, лавированию, ни о чем не говорящим формулировкам, словесному мошенничеству.
Наряду с разного рода закостенелостью, свойственной конформизму, мы наблюдаем и всяческие ловкаческие приемы, выдаваемые за тактику.
Существует общепринятая и основательная концепция тактики. Когда-то ее называли осторожностью, — и во что же сегодня превратилась осторожность! Тактика в этом смысле представляет собой смирение, свойственное людям действия, их верность чувству изящного и чувству реальности, способность прислушаться к духу времени и понимать суть вещей, подчиняя их влиянию предустановленные системы. Системы, теоретические построения — это транспортные средства для перевозки живых идей, для их переноса в неопределенное и ненадежное будущее. Но по мере того как повозка продвигается вперед, надо раскрывать ее дверцы и выпускать на волю идеи, которых требует каждый встречающийся пейзаж, чтобы каждая из них смогла отыскать свой путь следования, пуститься в собственное приключение.
Но вместо того чтобы стремиться к чувственной связи, к взаимообмену между прочно укрепившейся духовной жизнью и живым опытом, партии судорожно цепляются за два противоположных и тем не менее взаимосвязанных образа действия: с одной стороны, это прямолинейная и тираническая ортодоксия, конформистский устав, чуждый всякой духовной жизни даже в том случае, когда она порождается живым вдохновением; с другой — «тактика», построенная на чистом эмпиризме, всегда нацеленная на успех, где, как правило, успех непосредствен и корыстен, а эмпиризм малодушен и склонен к компромиссам. Эта двойная игра позволяет им одновременно бороться как против любого проявления гениальности, от имени «учения партии» (которое надо знать наизусть), «единства партии» (трупное окоченение), так и против всякой верности беспрекословным принципам — от имени «необходимости действия».
Эта альтернатива непреклонности и попустительства санкционируется мажоритарным принципом в том виде, как он сегодня применяется, исключая голос меньшинства, сводя на нет все устремления, удушая личность, словом, все то, где как раз и находит свое убежище живая душа каждый раз, когда группа отдает приоритет коллективному началу. С этого момента уже следует говорить не о мажоритарном принципе, а о принципе тоталитарном. Как не упомянуть о подобном расхождении между учением и действием, которое характерно для различных форм фашизма, этого сращивания государственной ортодоксии, поддерживаемой репрессивной централизацией, и политического прагматизма.