Манифест персонализма

6 февраля 1934 года^{51} явилось как бы молнией, пронзившей мрак, окутавший нашу эпоху. Она внезапно все осветила — и широкие пейзажи, и темные углы, порождая фантастические блики, которые так быстро возникали и исчезали, что до сих пор остаются загадкой для людей доброй воли.

Они видят, сколько усилий прилагается к тому, чтобы включить этот день в великую историю. Они слышат велеречивые моральные восхваления в адрес этого дня.

Между тем, несмотря на все призывы, касающиеся чести и очищения, они чувствуют себя по-прежнему пребывающими в скверном мире, и они правы.

Мы говорили не о предреволюционном разложении, а о разложении, предшествующем 6 февраля. Те люди, которые год тому назад упрекали нас в том, что мы воем вместе с волками, сегодня прозрели: установленный беспорядок невозможно больше скрывать. Он вошел в разряд всеобщих очевидностей.

Мы говорим о новом разложении, разложении периода войны, которое началось в районе где-то 6 февраля. Лагерь вдруг раскрыл свои границы, собрав под свои знамена сыновей духа, взбунтовавшихся, но не отступников, которые отныне заняли оборонительные позиции, продолжая, правда, сохранять готовыми к атаке свои войска и бездумных своих союзников. С началом сражений на первый план выдвигается ложь, являющаяся богом, присущим современным битвам. Наиболее серьезным событием этого беспокойного месяца явился не видимый беспорядок, а быстрое распространение лжи и духовных угроз, оказывающих воздействие на самих революционеров.

Пути движения лжи, которые мы уже описали, хорошо известны. Циничная ложь наименее опасна, особенно если она наталкивается на непоколебимое безразличие тех, кто стал жертвой обмана. Гораздо опаснее ложь, которая далеко не всегда ощутимо проникает в глубь человека и внутрь партий и превращает общественную жизнь в нечто противоречащее частной жизни, общезначимые слова — в то, что абсолютно не соответствует общезначимым актам. Ее наиболее опасной формой является миф.

Миф предстает как внешняя сторона нашей искренней убежденности, он обладает видимостью величия. При более близком рассмотрении убежденность оборачивается предвзятостью, которая не контролирует ни свои истоки, ни свои состояния, ни свои утверждения, а горячность — непристойной сентиментальностью, нередко граничащей с корыстными интересами и предрассудками. Чтобы придать спорам значение и потрафить одураченным, все прикрывается моральным красноречием, которое вводит в заблуждение простодушные сердца, а в сознание партии и каждого из ее членов внедряет самые привлекательные и вместе с тем самые корыстные устремления под флагом подлинных духовных ценностей. Так начинают предавать истину и самого человека. Эти чудовищные расплывчатые образования, где на первый взгляд наилучшее соседствует с наихудшим, благодаря тому, что они легко усваиваются в той неразберихе, в которой мы пребываем, создают иллюзию четкости, благодаря своей театральности — иллюзию дерзания, благодаря своим словесным ухищрениям — иллюзию духовности. Они ослепляют ум и волнуют кровь: грубая реальность событий, которая вовсе не требует упрощенчества, бремя ответственности каждого перед лицом перемен, которые потребовали бы больше самопожертвования, легко предаются забвению, когда встревоженные сердца любуются зрелищем, и вы без каких бы то ни было дополнительных усилий обряжаетесь в красивые одежды и получаете обильную пищу для собственных переживаний. Партии — это чудесные механизмы, устраняющие необходимость думать, делать выбор, действовать, и в то же время неустанно твердящие о мышлении, решимости, деятельности. Мифы — это привлекательные убежища, где заслуженный авторитет подменяется авторитетом пожалованным, внутреннее усилие — умиротворяющим раболепством. Безволие душ, о котором говорят образы, создаваемые «Комеди Франсез».

У мифов есть своя элита и свой плебс. Существует мелкобуржуазный способ обосноваться в мифе, как в уютном кресле. Существует героический способ потрясать мифом как знаменем и, не замечая его легковесности, отдавать ему все лучшее, что есть в твоем сердце. Особенно опасно то, что ныне мифы заполнили то пространство, которое религиозная жизнь оставила свободным у своих приверженцев. Из-за них люди готовы поубивать друг друга, и в этом величие мифа. Но меня ужасают эти смерти. Для человека распроститься с жизнью означает достичь своего завершения, и меня приводит в смятение то, что столько людей завершают свой жизненный путь ради политической лжи. Другими словами, это свидетельствует о том, до какой степени выросло обожествление государства.