Маникюр для покойника

Услышав эти наивные требования, Михаил сразу понимает, с кем имеет дело. Он моментально принимает все условия. Катя оставляет у него папки, предупреждая: здесь копии. Подлинники и негативы в тайнике. И это так. Бумаги отданы на хранение крайне надежному человеку.

Тут Володя остановился и спросил:

– Пока все ясно?

– Да, – ответили мы.

– Ну ладно, едем дальше.

ГЛАВА 31

– Только за Катей захлопнулась дверь, – сказал Костин, – как Михаил кинулся к компаньону с вопросом: «Что делать?»

Слава успокаивает подельника, предлагает не волноваться и берет дело в свои руки. Сначала он просто водит за нос Катю, сообщая, что на телевидении нет свободного эфирного времени, а газеты берут информацию за месяц. Пока наивная женщина ждет, Гоголев быстро свертывает производство и переводит заводик в другое место.

Время бежит, Катя начинает понимать, что ее попросту дурят, и настает момент, когда она звонит и говорит Громову:

– Все, завтра иду в милицию.

Михаил просит не торопиться и велит ей быть утром возле Останкинского телецентра. Якобы он наконец договорился о записи, и Катя своими глазами увидит, как они со Славой начнут каяться.

Женщина является на встречу и попадает в лапы к Славе. Тот привозит женщину к себе домой и требует подлинники документов, обещая в случае отказа просто убить Катю. Та просит отпустить ее, обещая, что привезет папки через час, но подобная просьба вызывает у Гоголева нездоровый смех, и он велит, протягивая телефон:

– Давай договаривайся с какой-нибудь подружкой, пусть подъезжает к метро «Динамо».

Катя начинает звонить. У нее есть всего две близкие, абсолютно надежные подруги: Лена и Надя. Но одна уехала отдыхать в Карловы Вары, а у другой дома муж сообщает:

– Вечером Надюшкина мать звонила из Тамбова, якобы у нее инфаркт. Врет, наверное, как всегда, но Надя туда в семь утра умотала.

И тогда в полном отчаянии Катюша обращается к Ефросинье…

– Кстати, – поинтересовался Костин, – а откуда вы друг друга знаете?

– Она прыгнула под мою машину, хотела покончить с собой, – буркнула Катя.

– Ага, – кивнул головой майор, – что-то подобное я и предполагал.

Ефросинья едет к Катукову, и тут начинается чехарда и полный бред.

Привезенный портфельчик оказывается пустым. И Слава велит искать документы, определив на все срок в две недели. Здесь следует оговориться. Гоголев выглядит внешне абсолютным бандитом – огромный, наглый, грубый, он похож на отмороженного «быка» из какой-нибудь группировки. Но только внешне. На самом деле Слава трус и никогда не имел дело с законом, хотя усиленно прикидывается авторитетом, используя блатной жаргон. На Ефросинью его вид действует завораживающе, она до полусмерти пугается, принимая Славу за крестного отца мафии, и начинает бестолковые поиски.

– Не верю, что Михаил оказался способен на такое, – медленно проговорила я, – не верю, тут ошибка. Он интеллигентный человек, неспособный на подлость!

– Дорогая Ефросинья… – завел майор.

Но я прервала его:

– Сделайте одолжение, это имя мне неприятно.

– Как же вас называть?

– Евлампией.

– Дорогая Евлампия, – вновь сказал Костин, – вы просто совершенно не знали человека, возле которого довольно долго прожили.

– Все равно не верю, – упорствовала я. – Ну зачем ему, богатому бизнесмену, связываться с сомнительным делом?

– С чего вы решили, что он богат?

– Как! – растерялась я. – Но мы ни в чем себе не отказывали, и потом, он сам говорил, когда нас сватали.

– Именно что сам, – фыркнул Владимир. – Его дело дышало на ладан, когда очень удачно подвернулись вы. Знаете, какое приданое дала за вами матушка?

– Приданое?

– Ну да, насколько понимаю, она мечтала увидеть вас замужем, а женихи все не появлялись. Вернее, появлялись, но не те. Поэтому, когда тетка Михаила предложила вас сосватать, она потребовала за невестой приданое.

Маменька отдала дачу и картину Кустодиева, подлинник великого мастера. Михаил продал полотно и вложил деньги в бизнес, что позволило ему продержаться на плаву. Потом мамочка умерла, а Михаил продал ее квартиру и вновь вложил полученные доллары в дело, ну а потом началась витаминовая афера.

Я удрученно молчала. Это было похоже на правду. То-то супруг взбесился, узнав, что я заказала «Витаформ», теперь понятна его злоба.

Воцарилось долгое молчание. Потом Володя мягко сказал:

– Понимаю, вам сейчас тяжело, но нужно осознать – Громов никогда не любил вас.

– Почему же тогда он был столь внимателен, выполнял любые капризы? – тихо поинтересовалась я.

Володя с жалостью поглядел на меня:

– Знаете, какое вам досталось после смерти родителей наследство?

Я пожала плечами:

– Дача, квартира, ну мебель и еще, оказывается, картина.

Майор так и подскочил на стуле:

– Господи, да вы жили словно в колбе. Ну вспомните кабинет своего отца, что там было на стенах?

Я напряглась:

– Какие-то пейзажи, портреты… После папиной смерти мамочка все убрала куда-то, говорила, будто не может смотреть на них, постоянно плакала.