Маникюр для покойника

Пришлось признать его правоту и принять доллары.

– Позвоните, пожалуйста, Филимоновой и представьте меня.

– С удовольствием, – ответил пианист и схватился за телефон.

Галина Антоновна очень настороженно произнесла:

– Алло.

– Должна передать вам книжечку, оставленную у Катукова.

– Только не везите домой, – испугалась вдруг женщина, – давайте встретимся в городе.

Мы договорились на два часа в кафе «Жар-птица».

Надевая в прихожей пальто, я словно невзначай спросила у Юры:

– Скажите, а вам Костя ничего на хранение не отдавал?

– Мне? – изумился пианист. – С чего бы?

Я пожала плечами:

– Вдруг попросил спрятать документики и фото…

– Нет, – покачал головой Соколов, – да и зачем ему меня просить? Наверное, были у Катукова более близкие люди…

Я двинулась к двери.

– Простите, – окликнул Юра, – у вас нет сестры?

– Нет, а что?

– Да вот, – замялся пианист, – со мной в консерватории училась девушка, Ефросинья Романова, удивительная красавица. Хрупкая, почти бестелесная. У нее делалось такое жалобное лицо, когда она усаживалась за арфу… Я был в нее влюблен, а подойти стеснялся. Знаете, толстый, неуклюжий – словом, совсем не Ромео… Два года вздыхал, а потом решил, что лучше по телефону… Позвонил, а трубку взяла ее маменька и устроила форменный допрос: кто, откуда, зачем… А в конце сообщила: дочь помолвлена и мне не следует мешаться под ногами. Так и не состоялась любовь. Сейчас бы я наплевал на ее матушку, но тогда, провинциальный мальчик, воспитанный учительницей, был полон дурацких принципов. У меня долго екало сердце, когда видел в зале русые волосы, у нее был изумительный цвет шевелюры, словно паутина на солнце…

Я натянула поглубже на брови шапочку и отступила к лестнице.

– Вы похожи на нее фотографически, – настаивал пианист, прищуриваясь.

– Бывает такое! – крикнула я и побежала вниз.

В метро стащила вязаный колпачок и уставилась в зеркальце. Бледная кожа, маловыразительные глазки и едва видные брови. Надо же, оказывается, эти торчащие во все стороны лохмы – изумительные локоны! Следом пришел запоздалый гнев. Ну почему мамуся вмешивалась во все? Кто дал ей право распоряжаться моей жизнью, даже из самых лучших побуждений? Кстати, Юрка тоже нравился неудачливой арфистке, и неизвестно, как сложилась бы моя судьба, поговори я с ним тогда по телефону…

Я покачивалась, стоя у двери, чувствуя, как в груди копится горечь. Мамулечка хотела избавить дочурку от всех жизненных невзгод, прятала под крыло, и в результате – годы моей жизни пошли псу под хвост. Внезапно я поняла – именно мама виновата, что на пороге четвертого десятилетия я не умею ничего. Впрочем, нет, могу изумительно приготовить курицу…

Внезапно на смену горечи и унынию пришла злость. Ну, Ефросинья, сама хороша. Мамочка давно в могиле, а ты все живешь по заведенному ею порядку. И вообще, Фроси больше нет, она умерла, погибла под колесами автомобиля… В вагоне сейчас едет Евлампия, совершенно другой человек – умная, ловкая, сообразительная, талантливая, артистичная… На нее можно положиться, все такой удается.

«И документы найду, – думала я, закрыв глаза, – и Катю выручу, разберу дурацкую квартиру, научусь готовить».

– Станция «Пушкинская», – объявил машинист.

Я выскочила на платформу. Поезд захлопнул двери, на секунду мне показалось, что в самом углу сидит, сгорбившись, худенькая женщина с несчастным выражением лица. Внезапно правая рука помахала убегавшему составу – прощай, Фрося, надеюсь, больше не свидимся.

ГЛАВА 12

Хорошо еще, что Константин жил в безобразно большом доме без лифтера. Будь здание поменьше или сиди в подъезде бдительная бабулька, меня бы уже давным-давно арестовали. А так я вновь вошла в квартиру, вытащила книжечку, потом, подумав, забрала и золотые часы. Ну не ходить же сюда постоянно!

Вбегая в «Жар-птицу», я внезапно подумала: а как я узнаю нужную женщину? В большом зале, заставленном простенькими пластиковыми столами и дурацкими изогнутыми стульями, оказалось полно посетителей. Люди с аппетитом жевали пироги, булочки и пиццы.

Поозиравшись минуты две, я увидела, как дама, сидящая в самом углу, помахала рукой. Подойдя к столику, я спросила:

– Вы Галина Антоновна?

Дама кивнула. Выглядела она безупречно: элегантная шубка, умеренный макияж, изумительный парфюм, дорогая кожаная сумка… Впрочем, лицо напряженное, нервное, и было понятно, что под слоем тональной пудры спрятана бледность.

– Давайте, – потребовала Филимонова командным тоном богатой женщины.

Я выложила на стол потрепанный блокнотик. Собеседница моментально схватила его, сунула во внутренний карман шубки и расслабилась.

– Давайте помянем Костю, золотой человек погиб!

Я оглянулась к стойке – там не было ничего даже похожего на бутылки.

– Принеси два пустых стаканчика! – командным тоном велела дама.

По дурацкой привычке повиноваться приказам я было поднялась, но тут же села назад и отрезала:

– Сама сбегаешь!