Маниту

Шелли дернул ушами и ничего не ответил. Я поставил дрова домиком и поджег рваные «ТВ-гиды». Скоро запылал, потрескивая, огонь, и я смог пойти в столовую и налить себе бурбона. Приходится признать, что первый бурбон я выпил, стоя у столика, а на обратном пути налил себе еще на три пальца. Но я не думаю, что кто-нибудь меня осудит. После общения с Джимми и Элисон и после ужасных звуков снаружи каждый бы поддался искушению черпать храбрость в квадратной бутылке с черной этикеткой.

Посидев немного у огня, пытаясь отогреться, я попробовал дозвониться Рете. В лаборатории не отвечали, не отвечал и ее домашний номер, и я подумал, что она опять гуляет с Поросенком Пэкером. Мне захотелось дать ему в зубы. Сильнее всего я хотел, чтобы сейчас рядом со мной была Рета, свернувшаяся калачиком перед огнем и одетая предпочтительно во что-нибудь неофициальное. Мне хотелось, чтобы передо мной была теплая и успокаивающая перспектива ночи вместе, но меня, похоже, ожидала одинокая и холодная ночная кутерьма. Я снял бейсболку и достал сигару, изучив, перед тем как зажечь, ее пластиковый наконечник. Может быть, Грег Мак-Алистер был прав насчет рака. Может, он был прав во всем. Мысленно я сделал пометку, что утром мне надо будет съездить в Кендивуд за книгой «Легенды Литчфилда».

Парадная дверь задребезжала, и я услышал шорох листьев снаружи. Наверно, надо было включить телевизор, и тогда я бы не слышал таких звуков. Но почему-то мне больше нравилось пугаться того, что я мог слышать, чем того, что услышать нельзя. В любом случае, телевизор плохо влияет на душевное состояние. Единственные существа с врожденным иммунитетом — это кошки.

Снаружи опять послышался шорох. Я попытался не замечать его, но он раздался вновь. С преувеличенной осторожностью я встал с дивана и подошел к окну. Я еще не задернул занавески, и снаружи было видно лишь темноту, густую темноту. Я увидел только свое отражение в стекле, уставившееся на меня. Я поприветствовал его, подняв стакан, а потом пошел и сел на место.

Прошло минут десять. Я начал клевать носом. Я так устал, что с удовольствием пошел бы спать. Но сейчас было только семь часов, и если бы я лег спать, то провел бы остаток ночи ворочаясь и разглядывая потолок, а этого я не выносил. В любом случае, огонь сиял ярко и весело, и гостиная была довольно приятным местом.

Я клевал и клевал носом. Уснув на секунду, я увидел, что плыву в темном океане, пытаясь пробраться через лабиринт скользких рифов. Я открыл глаза: я все еще сидел с ногами на диване, и Шелли был там же, жмурился от бликов камина.

Я задремал опять, и опять я плыл через темноту, гребя мощно и глубоко. Я знал, что я что-то искал, и мне нужно было выбраться из океана в расщелину или грот. Сегодня море было опасным. Холодным, чужим и опасным. Я оглянулся, пытаясь определить, преследуют ли меня. Но все, что я видел через мутную темную воду, были темные призрачные тени и что-то похожее на водоросли или угрей.

Меня разбудило отчетливое постукивание. Мои глаза открылись прежде, чем я осознал, где я и что происходит. Я повернулся к огню, и все было по-прежнему, но потом послышался еще один стук, погромче, и я посмотрел на окно. Мое сердце провалилось и чуть не пробило обивку дивана.

Наполовину видимая из-за отражений, за окном маячила пятнистая чешуя. А позади клешни, слегка замаскированные темнотой, шевелились толстые усы и что-то похожее на черные, уставившиеся на меня глаза. Это клешня стучала по стеклу. Это клешня хотела моей плоти.

Последовал оглушительный треск, и Шелли вскочил и бросился наутек, как будто на него наступили. Стекло разлетелось вдребезги, и в комнату просунулась гигантская клешня. Я скатился с софы в направлении гостиной вслед за удирающим котом, но был недостаточно быстр для того, что случилось потом.