Маниту

— Как вы думаете, ее родители позволят себя убедить? — спросил я. — Вопрос в том, что на все это нам понадобятся деньги. Нужно заплатить шаману, нужно покрыть стоимость его перелета и отеля, я уже не говорю, что случится, если в битве он будет ранен. Я очень бы хотел помочь, но мы, ясновидцы, отнюдь не Рокфеллеры. Сомневаюсь, что мне удастся наскрести больше трехсот-четырехсот «зелененьких».

Хьюз нахмурился.

— В обычных обстоятельствах госпиталь мог бы покрыть затраты, но я не представляю себе, чтобы власти дали деньги на шамана. Нет, считаю, что ее родители имеют право знать обо всем, что происходит. Пусть они сами принимают решение. В конце концов, речь идет о здоровье их дочери.

— Вы хотите, чтобы я с ними поговорил?

— Если угодно. Они остановились у тетки Карен, на Восемьдесят Второй. А если возникнут какие-то проблемы, скажите им, чтобы они позвонили мне. Я подтвержу, что вы действуете с моего разрешения и при моей поддержке.

— Хорошо. А что бы вы сказали, если бы я предложил дёрнуть по одной?

— Неплохая идея, — Хьюз вытащил свою бутылку бурбона и налил две солидные порции. Я сделал внушительный глоток. Алкоголь жег горло и возбуждал после мучительной поездки в Олбени и назад. Я сел поудобнее, и Хьюз угостил меня сигаретой.

С минуту мы молча курили. Наконец я заговорил:

— Доктор…

— Говорите мне просто Джек. Этот госпиталь требует очень важных форм обращения. У пациентов появляется больше доверия, если они все время слышат: «мистер доктор». Но я не думаю, что вы нуждаетесь в такого рода доверии.

— Спасибо, Джек. Я Гарри.

— Так лучше. Рад познакомиться, Гарри.

Я потянул еще глоток бурбона.

— Послушай, Джек, — начал я еще раз. — Думал ли ты когда-нибудь, что мы собственно делаем и зачем? Карен Тэнди я знаю немного лучше, чем тебя. Я иногда думаю, почему, черт возьми, я ношусь в Олбени и назад ради кого-то, с кем я только что познакомился.

Джек Хьюз улыбнулся.

— А как считаешь, не задает ли себе тот же вопрос каждый, кто помогает людям? Я сам ставлю себе этот вопрос раз по десять на дню. Относительно врачей люди считают, что это их долг. Они приходят к тебе, когда заболеют, и считают, что ты великолепен, но как только они себя почувствуют лучше, ты перестаешь их интересовать. Некоторые пациенты чувствуют благодарность. Ежегодно получаешь от них открытки на праздники. Но большая часть пациентов не узнала бы меня, пусть бы мы даже столкнулись нос к носу на улице.

— Наверное, ты прав, — признался я.

— Знаю, что прав, — ответил Джек. — Но в этом случае речь, наверное, идет о чем-то другом. Меня он интересует и по другим причинам. По-моему, то, что растет в Карен Тэнди, представляет целый клубок проблем медицины и культуры.

— Что ты этим хочешь сказать?

Джек встал и подошел, чтобы сесть на стол рядом со мной.

— Посмотри на это дело с такой стороны, — сказал он. — Восхитительной чертой американцев является то, что их всегда считали совершенно новым народом, свободным от угнетения, свободным от чувства вины. Но ведь с самой первой минуты, как белый человек здесь поселился, он носит встроенную в совесть бомбу с часовым механизмом. В «Декларации независимости» ты найдешь даже попытку затушевать эту вину. Помнишь? Джефферсон написал о «безжалостных индейских дикарях, у которых единственным средством боя является убийство без разницы людей любого возраста, пола и положения». С самого начала индеец считался индивидуумом, которому Создатель отказал в каких бы то ни было правах. Чувство вины постепенно затмевает чувство обладания и принадлежности к нашей стране. Это же не наша земля. Это земля, которую мы нагло украли. Рассказываем шуточки о Пэтере Миньюте, покупающем Манхэттен за 24 доллара. Сегодня такого рода договор считается кражей в прямом смысле слова, обманом чистой воды. Прибавь сюда и Вундед Ни, и все иные случаи резни индейцев. Мы ничего не можем с этим поделать и, наверное, даже и не должны пытаться, но, несмотря на все это, мы всё же все виновны.

Я еще ни разу не слышал, чтобы он говорил с таким воодушевлением. Он затянулся и стряхнул пепел со своих уже помятых брюк.

— Именно поэтому-то это дело так интересно. И ужасающе, — заявил он. — Если с этим шаманом все действительно так, то впервые в истории белые люди с хорошо развитым чувством вины встречаются с краснокожим из первых дней нашего поселения. Сегодня мы думаем об индейцах совершенно иначе. В семнадцатом веке они были дикарями и стояли на пути нашей потребности в земле и нашей жадности. Сегодня у нас есть все, что нам нужно, и мы уже можем себе позволить и жалость, и терпимость. Я вот заметил, что мы все время думаем только о том, как уничтожить этого шамана, как биться с ним. Неужели в нас нет к нему ни капли сочувствия?

Я раздавил окурок сигареты.

— Я сочувствую Карен Тэнди.

— Да, — тут же согласился Джек. — Это само собой разумеется. Она — наша пациентка, и ее жизнь оказалась в страшной опасности. Но разве к нему ты ничего не чувствуешь?