Манюня

— И на ногах, — вздохнула Анжела и вдруг расплакалась, — он лежит в отдельной палате, и к нему никого не пускают!

Нам стало жалко Анжелку. Мы обступили ее со всех сторон и стали гладить по волосам. Так как нас было много, а голова у Анжелки была одна, то мы чуть не передрались за право погладить ее.

На следующий день повторялась та же ситуация. Мы снова выспрашивали, как дела у дяди Арама, потом Анжела плакала, и мы ее гладили по волосам.

А однажды Анжела вышла на улицу крепко задумчивая, привычно подставила нам свою голову и шепотом сообщила:

— Папа очнулся!

— И чего? — вылупились мы.

— И стал говорить, что он больше не будет электриком работать.

— Это как это? — не поверили мы своим ушам.

— Сказал, что с него достаточно одной молнии. И что он не хочет больше Бога гневить.

— Аааааа, ооооооо, — застонали мы.

Слухи в нашем городе распространялись с какой-то молниеносной скоростью. Не успела Анжелка рассказать нам последние новости о своем отце, как на другом конце города люди уже уверяли друг друга, что у электрика Арама открылся третий глаз, что он этим глазом исцеляет любую хворь, видит будущее и ведет прямые переговоры с Богом на разные актуальные для мироздания темы.

Когда дядя Арам выписался из клиники и рейсовым автобусом вернулся домой, то встречать его на автовокзал пришла большая толпа.

— Арам, а правда, что молния бьет очень больно? — выкрикивали люди.

Дядя Арам боязливо выглядывал из-за спины водителя «Икаруса» и искал глазами в толпе жену.

— Арам, я здесь, — всхлипнула тоненько Рипсиме.

— Пропустите человека к жене! — рявкнул водитель автобуса и ринулся прокладывать грудью дорогу.

— Арам! — причитала Рипсиме.

— Рипсиме! — жаловался дядя Арам.

Толпа терпеливо ждала, пока дядя Арам обнимет свою жену.

— Ну поцелуй ее, чего стесняешься? — подбадривали люди дядю Арама. — Мужик ты или не мужик?

Когда дядя Арам смущенно клюнул в щеку свою Рипсиме, толпа решила, что все церемонии соблюдены, и снова обступила дядю Арама.

— Мне бы домой, — шепнул дядя Арам.

— На нашем глазу,[4] — заверили люди, подхватили его под руки и повели домой, не переставая сыпать вопросами. Спрашивали, есть ли на самом деле Бог, и если да, то что делать с партийными билетами, лечит ли теперь Арам педикулез и существует ли разум на других планетах.

Дядя Арам морщился, как от зубной боли, и молчал.

— Я здесь, Арам, — гладила его по руке Рипсиме.

Когда поздно ночью толпа, наконец, разошлась по домам, дядя Арам обнял одной рукой свою Рипсиме, другой прижал к себе Анжелку и сказал:

— Надо отсюда переезжать.

— Куда? — заплакала Рипсиме.

— Поедем во Владикавказ, к твоей сестре. А то я этого не вынесу.

Целый месяц, пока шла подготовка к переезду, в нашем подъезде дежурила очередь из впечатлительных женщин, угрюмых мужчин и словоохотливых старух.

Дядя Арам прятался по родственникам и не ночевал дома.

— Скажите Араму, — обрывали телефоны родственников люди, — тут приехал человек из города Капана. У него жена на третьем месяце беременности. Пусть Арам подскажет, кто родится: мальчик или девочка?

— Не знаю, — мотал головой дядя Арам.

— Он говорит, что с пятидесятипроцентной уверенностью будет мальчик, — передавали в трубку родственники.

— Мальчик родится! — раздавался на том конце провода вопль радости. — Спасибо, Арам, они его назовут в твою честь!

— Я этого не вынесу, — качал головой дядя Арам.

— Не волнуйся, я с тобой, — шептала ему верная Рипсиме.

Анжела ходила по двору насквозь заплаканная.

— Не хочу уезжать, — говорила она.

— Мы тебе будем писать, — гладили мы ее по голове.

Потом они переехали. В день отъезда дядя Арам пробился через толпу провожающих к нам домой, пожал папе руку.

— Юра, отправь летом Надю в санаторий, она скоро будет желудком маяться, — сказал он папе на прощание, — и не переживай, будет у тебя сын. На твое сорокалетие.

— Да ну тебя, — махнул рукой отец, — о сыне я уже не мечтаю.

— Ну-ну, — улыбнулся дядя Арам, — а Надю обязательно отправляй на лечение, ладно?

— Ладно, — обещал папа.

— И, это, я тебя умоляю, не называй сына в мою честь! — засмеялся напоследок дядя Арам.

ГЛАВА 12 Манюня едет на концерт, или Как можно заставить гневаться Бетховена

— Белый верх, темный низ, форма парадная! — Метался по коридорам музыкальной школы обезумевший от волнения хормейстер Серго Михайлович. — Девочкам обязательно повязать пышные белые банты, колготки тоже белые. Туфли черные!

Волнение Серго Михайловича легко объяснялось — завтра должно было состояться выступление учеников музыкальной школы города Берда в доме культуры села Мовсес. Выступление было приурочено к торжественной дате — пятидесятилетию формирования колхоза «Заветы Ильича», самого передового в нашем районе. Публика предполагалась соответствующая — исключительно труженики серпа и молотилки, а также члены их семей.