Манюня

— Пф, — фыркнула прабабушка Анна, — есть хоть что-нибудь в мире, что не армяне придумали?

— Да ты что, Анна, — хохотнул прадед Иван, — вначале были армяне, и только потом — свет!

— Да где ты был, когда мы уже христианами были… — полезла в бой Тамара.

— Вооорс утееееееееееек![5]  — раздался грозный рык прапрадеда Пашо.

Все притихли.

— Развели тут курятник! Заткнулись все! Говори, Сирануйш!

— Спасибо, Пашо, лучше бы ты при жизни так меня слушался, — хмыкнула Сирануйш.

— Вооооорс! — прогрохотал Пашо.

Сирануйш вздохнула.

— Если назвать девочку Сона, что в переводе с фарси означает «достаточно», то следом обязательно родится мальчик!

— Сона, — заволновались духи предков, — девочку нужно назвать Сона!

— Хорошо, пусть будет Гаянэ, — улыбнулась мама папе. А потом мама забеременела в четвертый раз.

— Бог любит троицу, — потирал руки папа, — три дочки у меня уже есть, теперь точно будет мальчик!

Однажды он ворвался в дом с большим топором наперевес. Мама обхватила руками живот и забилась в угол. Папа был явно не в себе, он отчаянно жестикулировал, нервно ходил лицом и всячески напоминал умалишенного.

— Вот! — тряс он томагавком над головой. — Смотри, что я нашел в лесу! Топор! Оружие! Это знак!!! Теперь точно будет мальчик!

Когда родилась четвертая девочка, папа месяц с лишним ходил с немым вопросом на лице. Родные всерьез беспокоились о его душевном равновесии, поили отваром пустырника и зверобоя, кормили валерьянкой.

— Юра, — мама подвела его к кроватке, — посмотри, как она на моего отца похожа!

— А что, она не могла быть мальчиком, похожим на твоего отца? — гаркнул отец.

— Она родилась с седой прядью в волосах, — заплакала мама.

— Да? — смягчился папа. — Видимо, знала, что я буду расстраиваться. Назовем ее…

— Сона, — наклонилась к его уху прабабка Сирануйш, — назови ее Сона, сынок.

— Мне кажется, ее нужно назвать Сона, — сказала мама, — почему-то это имя пришло мне сейчас на ум.

— Ну наконец то, — вздохнули духи наших предков.

— Ну наконец-то, — засмеялась Сирануйш.

Папа не умел слышать шепота духов предков. И не замечал знаков судьбы в виде белой пряди волос в кудрях своей младшей дочери. Папа всю жизнь страстно мечтал о сыне. И затаил большую обиду на Бога.

Дядя Миша уже крепко дружил с папой, когда родилась Сонечка. Дядя Миша наравне с отцом пил зверобой и закусывал его валерьянкой.

Вот почему, когда он предложил отцу освятить машину, тот моментально вышел из себя. Вот почему дядя Миша не стал спорить со своим другом, и всю оставшуюся дорогу они проехали в гордом молчании.

Когда папа довез его до дома, дядя Миша повернулся к нему:

— Я продам своего Васю и покрою твой долг, — сказал он.

— Если хоть копейку мне принесешь, я с тобой никогда больше здороваться не буду, — забарабанил пальцами по рулю папа.

Помолчали.

— Хоть бы вничью сыграли эти идиоты, — вздохнул дядя Миша.

— Это еще вопрос, кто тут идиоты, — ответил отец, — потратиться на билеты, гостиницу, проездить туда-обратно тысячу километров и выкупить свою машину может только очень умный человек.

— Понимаешь, Надя, — рассказывала потом Ба, — это надо было видеть, сидят в машине и хохочут в голос. С завываниями, охами-ахами, заламывая руки. Аж слезы по лицу ручьем текут. Только и слышно сквозь смех — идиоты, идиоты. Я даже выходить к ним не стала, ждала, пока отсмеются. Идиоты, что с них взять!

ГЛАВА 15 Манюня и двойные стандарты красоты, или Как можно разжалобить Ба

Ба считала мух опасным источником грязи и ненавидела их что есть мочи.