Манхэттен-Бич

Первой стала подниматься Анна, Декстер ждал внизу, с контактным тросом в руке. Он почувствовал, что Анна остановилась на полпути, чтобы передохнуть и адаптироваться к более низкому давлению; затем трос дернулся: значит, она уже ступила на трап. А потом – ничего. Трос замер в его руке, и теперь Декстер ощущал лишь напор подводных течений. Затем, вспоминая инструкции негра, он опасливо, чуть-чуть, повернул по часовой стрелке головку клапана подачи воздуха на шлеме и с наслаждением несколько раз глубоко вдохнул. Блаженство от этой шипящей струи было сродни тому, что испытывает иссушенный жаждой человек, приникнув к струе холодной воды. Головокружение как рукой сняло, все чувства обострились. Теперь он на морском дне один. Ситуация крайне опасная, но и завораживающая. Он всегда любил темноту, но до сих пор был знаком только с ночной тьмой. А тут – первозданная темень, как в ночных кошмарах. В ней кроются тайны настолько ужасные, что их лучше не вытаскивать на свет божий: утопленные дети, затонувшие корабли. Декстер отпустил трос и сделал несколько шагов в сторону, воображая, что остался совсем один в этом затерянном под водой месте. Что-то длинное и гладкое скользнуло мимо его скафандра – угорь? Рыба? Тут и до паники недалеко.

Неожиданно в этой кромешной тьме, от которой перехватывало горло, ему впервые за много лет вдруг явственно вспомнился Эд Керриган. Его кривоватая ироничная улыбка из-под полей шляпы. Шляпа всегда хорошая, с безупречно подобранным пером. Что-что, а одеваться парень умел. Когда они прогуливались по Манхэттен-Бич, он всегда придерживал шляпу рукой. Керриган очень нравился Декстеру! Нравилась его покладистость, умение быстро, без шума и пыли добиваться своего и при этом даже словом не обмолвиться, чего это ему стоило. Настоящий ирландец. Между ним и Декстером установилось полное взаимопонимание. Позже Декстер спрашивал себя: понимание чего?

От природы человек закрытый, Керриган очень подходил для порученной ему работы. Он мог войти в любое заведение и выяснить все, что нужно. Благодаря ему Декстер наконец освободился от пут времени и пространства. У него появилась возможность появляться там, где ему вроде бы появляться нельзя, и слышать то, о чем ему знать не положено. Близость и доступность – вот что предоставил ему Керриган. Всеведение. Невидимость. И Декстер к этому привык, можно даже сказать – пристрастился. Жизнь стала настолько удобной, а постоянный приток нужной информации настолько привычным, что он забыл важное правило: доступ к этим благам, как и ко всему прочему, имеет свою цену.

В той сфере деятельности, где подвизался Декстер, тех, кто вопиюще нарушал правила, приглашали прокатиться. Все знали, чем кончается такая прогулка для приглашенного; потом его имя больше не упоминалось никогда. Керриган, естественно, это знал.

Тогда почему? Уже после того как бывший подчиненный стал доносчиком, за что и поплатился жизнью, этот вопрос годами не давал Декстеру покоя. Почему он так поступил? Ради денег? Декстер щедро оплачивал его услуги; если бы Керриган попросил надбавку, платил бы и больше.

А теперь, побывав в его убогой квартирке и увидев калеку-дочь, Декстер совсем терялся в догадках. Если от тебя зависит жизнь твоих родных, зачем идти на риск, что тебя вычислят и прикончат? А вдруг кто-нибудь – да та же здоровая дочка – решит сама расследовать загадку отцовского исчезновения?

Ответа он не находил. Просто жил-был такой человек, подолгу глядел на море и улыбался кривоватой улыбкой. “В поле зрения ни единого судна”, – однажды промолвил он. Этот человек был настолько сдержан, что Декстер не понял, хорошая это новость или плохая. Он тоже оглядел морской простор; все верно: куда ни глянь, ни единого судна.

Декстер ухватился за трос, с помощью которого спустился на дно, обмотал его, как советовал негр, вокруг правого предплечья и правой ноги и открыл воздушный клапан, чтобы надуть скафандр. Все верно: волшебным образом он стал всплывать. От восторга Декстер на миг ощутил себя божеством: он взмывает, всплывает, дышит под водой – делает то, на что обычный человек не способен. Он испытал мгновенное слепящее озарение. Да, мелькнуло в голове, и он во весь голос воскликнул: “Да!” Наконец-то он постиг одну важную вещь, основу всего сущего. Тем временем скорость подъема возросла, скафандр стал неудержимо раздуваться, руки потеряли гибкость и подвижность, он уже не мог коснуться циферблатов на шлеме и даже удержать в руке трос. Но ему было все равно: происходящее поглотило его. Ну, конечно, подумал он, не замечая, что поднимается с бешеной скоростью. Его целиком занимало другое: нужно накрепко запомнить одну важнейшую вещь, которую он наконец постиг.