Манхэттен-Бич

– Пап, а я могла бы набрать тебе купонов на такие вот часы, – сказала она. – Ты же у нас курильщик, значит, и купоны твои.

Он был тронут до глубины души.

– Так у меня же есть карманные часы. Не забыла? Может, лучше выберем что-нибудь для тебя? Кто у нас купоны собирает? Ты.

Он стал листать каталог, ища что-нибудь для детей.

– Куклу, что ли, вроде Бетси-Уэтси? – пренебрежительно бросила она.

Уязвленный ее тоном, он вернулся к странице, где предлагались пудреницы и чулки.

– Для мамы? – спросила она.

– Для тебя. Ты уже большая, хватит в куклы играть.

К его облегчению, она расхохоталась и заявила:

– Этого я не захочу никогда.

И вернулась к страницам с фотографиями стеклянной посуды, тостера и электрической лампы.

– Давай выберем что-нибудь полезное для всей нашей семьи, – великодушно предложила она, как будто у них не скромная маленькая семья, а как у Фини: те со своими восемью пышущими здоровьем чадами занимают две квартиры и монополизировали один из туалетов на третьем этаже.

– Ты правильно сделала, детка, что за ужином ни слова не сказала про мистера Стайлза. И вообще, про него лучше никому не говорить.

– Кроме тебя?

– Даже мне не надо. Я тоже буду помалкивать. Думать можно, а говорить не надо. Поняла?

Сейчас она что-нибудь сморозит, подумал он.

– Да! – воскликнула Анна. Она оживилась, их маленький заговор ей явно понравился.

– Так. О ком у нас с тобой шла речь?

Пауза.

– Про мистера… как его там? – наконец проговорила она.

– Умница.

– Он женат на миссис… как ее там?

– Блеск!

Значит, теперь у нее с отцом есть общий секрет, обрадовалась Анна; сама мысль, что она ему несказанно угодила, сразу подействовала умиротворяюще: ей чудилось, что она уже начинает забывать тот эпизод. День, проведенный с Табатой и мистером Стайлзом, превращался в сон, вроде тех, что рассыпаются и тают, когда пытаешься собрать их воедино.

– И жили они в Неведомо-какой-стране.

Перед глазами у нее возник замок у моря, исчезающий за пеленой забвения.

– Вот-вот, – подтвердил отец. – Именно там они и жили. Красиво получилось, верно?

Глава 3

Выйдя из дома, Эдди испытал огромное облегчение – раньше он испытывал ровно такое же, возвращаясь домой. Для начала уже можно закурить. На первом этаже он чиркнул спичкой о подошву ботинка. Пока он спускался, ему не встретился никто из соседей – уже удача. Он ненавидел их за то, как они реагируют на Лидию, хотя реагируют они по-разному. Члены семьи Фини, набожные и доброжелательные, ее откровенно жалеют. Миссис Бакстер, чьи тапочки при звуке шагов на лестнице по-тараканьи торопливо шмыгают за дверью, всю жизнь сгорает от гнусного любопытства. Лутц и Бойл, два престарелых холостяка – они живут в смежных квартирах, но уже десять лет не разговаривают друг с другом, – испытывают разные чувства: один (Бойл) – отвращение, другой (Лутц) – злость. Лутц даже как-то спросил: “Может, стоит отправить ее в приют для убогих?” “А тебя самого разве не стоит?” – бросил в ответ Эдди.

Эдди вышел из подъезда; в холодном воздухе роились сигаретные огоньки, оттуда доносился шепот и свист. Внезапно раздался крик: “Всем свободу!” Так это же мальчишки играют в “ринголевио”[8], догадался Эдди: сражаются две команды, и каждая норовит взять всех противников в плен. Кого только нет в этом доме и в этом квартале: итальянцы, поляки, евреи – все, кроме негров; то же самое, небось, происходит и в Бронксе, возле детского католического приюта, где рос он сам. Куда ни пойди, всюду та же картина: мальчишеские стычки стенка на стенку.

Эдди сел в “дюзенберг”, завел двигатель и прислушался: не возникнет ли опять вибрация и призвук, напоминающий тихое конское ржание. Он его еще раньше заметил, и звук этот ему не понравился. Данеллен гробит машину, как все, к чему ни прикоснется, включая Эдди. Он нажал на акселератор, прислушался к странному ржанию и глянул на освещенные окна своей гостиной. Там его семья. Иной раз, прежде чем войти в квартиру, он замирает на площадке, прислушиваясь к звукам беспечной радости, которые доносятся из-за двери. И всякий раз удивляется. А спустя какое-то время спрашивает себя: может, мне померещилось? Или им вправду было легче и веселее без него?