Манхэттенский проект. Теория города

История Вавилонской башни позволяет Беньямину связать феномен городской имплозии и мистическую теорию сотворения мира, с которой он впервые столкнулся в заметках Гершома Шолема к лекциям, прочитанным в 1938 году в Еврейском институте религии в Нью-Йорке. Когда книга, основанная на этих лекциях, была опубликована три года спустя под названием Основные направления еврейского мистицизма, Шолем посвятил ее памяти Беньямина, своего, как он полагал, умершего друга.

В каббалистической космогонии, объясняет Шолем, цимцум[74] – это название процесса, предшествовавшего сотворению мира, каким мы его знаем из первой главы Бытия. В том начале, которое было до начала, бесконечный свет Бога сжался в точку и удалился из всей Вселенной путем имплозии, взрыва-падения внутрь себя. После этого в оставшемся пустом темном пространстве, в сущности лишенном божественного света, если не считать нескольких искр, мог быть создан тот мир, каким мы его знаем. Это один из способов объяснить, почему два наиболее важных имени Бога в иудаизме – это Ха-Маком (место) и Шхина (жилище). Вопреки общепринятому мнению, Бог не везде и не нигде, потому что он где-то: «Бог есть место мира, – пишет автор книги Бытие Рабба, – но мир – не Его место»[75].

Город представляет для Беньямина современный цимцум, поскольку свет/жизнь с обширных территорий по всему миру стекается в одно маленькое место и сжимается там, оставляя после себя лишь редкие проблески на темной земле. Барух Спиноза отождествляет Бога с природой, а вся Вселенная является божественной. Беньямин утверждает, что сегодня мы наблюдаем, как эта абсолютная имманентность проходит через постепенный процесс сжатия, втягиваясь в несколько точек по всему земному шару, каждая из которых становится тем, что мы называем космополисом, или мировым городом.

Хотя Беньямин никогда не рассматривает космос как полис, а мир как город, он рассматривает полис как истинный космос. Вопреки нынешней практике, это лучший способ приблизиться к космополитизму. Вместо того чтобы рассматривать мир как единый гигантский город, полезнее относиться к городу как к полноценному миру в миниатюре. Например, попробуйте сопоставить каждый район Нью-Йорка с одним из пяти континентов. В этом смысле космополитизм можно понимать как аргумент в пользу локализма, в противовес обычной аргументации в пользу стирания всех местных особенностей. Взгляд на мир как на глобальную деревню влечет за собой отношение ко всем ее жителям как к провинциалам или маргинализованной деревенщине. Вместо того чтобы быть приписанными к одной вымышленной деревне, все оказываются исключены из одного и того же воображаемого города.

Для «гражданина мира» (термин, который идет рука об руку с термином «беженец») города – это просто пересадочные станции транспортной сети или стартовые площадки для международных операций. Когда финансисты и художники, торговцы и ученые бесконечно перемещаются по этому, казалось бы, однородному глобальному ландшафту, совершая пространственные скачки из одного аэропорта в другой, ничем от него не отличающийся, они со временем достигают точки, в которой различия в их занятиях, кажется, тоже теряют свой смысл. Философ Агнес Хеллер однажды спросила бизнесвумен, сидевшую рядом с ней в трансатлантическом лайнере, какое место она считает своим домом: «Мой дом, – ответила она, – там, где живет мой кот»[76].

Это не противоречит тому, что Нью-Йорк, как Беньямин знал из первых рук, немного похож на Париж, немного на Берлин и, возможно, имеет сходство с несколькими другими крупными городами. Если вы справились с одним, вы, вероятно, сможете справиться и с другими. Но еще он знал, что жить в разных городах немного похоже на то, чтобы спать с разными женщинами из одной семьи. Лучше вам их не путать. Современность многое изменила в нашем образе жизни, но ни дешевые авиаперелеты, ни высокоскоростной интернет не смогли опровергнуть эти простые клише: где ты живешь, то ты и есть; место, место, место.

Несмотря на то что города существовали, существуют и будут существовать в различных конфигурациях и градациях перенаселенности, Нью-Йорк, столица XX века, остается для Беньямина парадигматическим примером имплозии мирового города. Поэтому, вместо того чтобы писать о Нью-Йорке, он, как нетрудно заметить, часто пишет о городе как таковом. Но Нью-Йорк – это не просто название. Это становится ясным, если обратить внимание на почти мистическую позицию, которую он занимает в мышлении Беньямина. Нью-Йорк, пишет он на оставшейся пустой странице рукописи, является настоящим Алефом, под которым он подразумевает имя, данное Хорхе Луисом Борхесом месту, «в котором, не смешиваясь, находятся все места земного шара, и видишь их там со всех сторон»[77].

Глава 6. Абсолютная жизнь