Манхэттенский проект. Теория города

Имя Спинозы редко упоминается в европейских сочинениях Беньямина. Однако в Америке его Манхэттенский проект обретает связь с Этикой Спинозы, подобную связи промокательной бумаги и чернил. Первое пропитано вторым, пусть это и невидимые чернила. В то время как главным героем метафизики Спинозы является Бог или природа, в центре философии Беньямина стоит Нью-Йорк, или абсолютная жизнь. Подобно субстанции Спинозы, Беньямин воспринимает город как чистую имманентность. Но когда он вынужден либо уточнить это утверждение, либо встретиться лицом к лицу с его неясной природой, он лишь окутывает загадку тайной, говоря, что аура Нью-Йорка – это «жизнь и ничего больше»[631].

Обычно смысл Этики Спинозы связывают с религиозной мыслью Маймонида, политической мыслью Гоббса, философской мыслью Декарта или научной мыслью Ньютона. Менее распространен подход, когда его связывают с искусством Рембрандта: как яркое отражение, почти репрезентация городской жизни, возникшей в быстро расширяющемся космополитическом хабе вокруг Амстердама, во время золотого века этого города. Если следовать по этому пути, город перестает быть просто почвой, на которой зиждется философия Спинозы. Это скорее то, к чему в конечном счете относится его странная теория модусов, атрибутов и аффектов. Его цели: увидеть город sub specie aeternitatis, с точки зрения вечности, и способствовать интеллектуальной любви к городу.

К счастью, только место способно подтверждать теорию, а не наоборот. Ибо, «в то время как факты никогда не устаревают и не портятся», как утверждает Исаак Башевис Зингер, «с комментариями это случается всегда»[632]. И в любом случае философию, как и город, невозможно завершить; в лучшем – или худшем – случае их можно покинуть или забросить.

Так что мы покинем этот корабль-текст так же, как взошли на него. Представьте себе Беньямина в зале каталогов Нью-Йоркской публичной библиотеки. Просматривая картотеку, он натыкается на карточку рукописи, датируемой семнадцатым веком. Оказывается, это комментарий к Книге Бытия. Первоначальная догадка Беньямина только усиливается по мере того, как он внимательно изучает рукопись. Автором этого неизвестного и неподписанного трактата может быть не кто иной, как Спиноза. Остается неясным, отправил ли Спиноза, спасаясь от преследований, эту невероятно еретическую книгу в Америку на хранение. Может быть, он даже написал ее в Новом Амстердаме, где, подобно многим, нашел убежище от невыносимой жизни в другом месте.

Философию на самом деле никогда не покидают и не забрасывают; ее только откладывают и прячут рукопись на дальнюю полку, где она стоит до тех пор, пока чья-то другая рука не протянется к ее корешку. И всё же в нашей книге последнее слово должно остаться за Беньямином:

Эти страницы, посвященные жизни в Нью-Йорке XX века, были начаты под открытым безоблачным небом, голубым сводом накрывавшим шелест листвы; и всё же – благодаря тысячам листков, встревоженных свежим ветерком прилежания, тяжелым дыханием исследователя, бурей юношеского рвения и праздным ветром любопытства – они покрыты пылью этого века. Ибо живописное летнее небо, взирающее на писателя, сидящего в главном читальном зале Публичной библиотеки, раскинуло над его словами сказочный потолок[633].

Благодарности

Эта книга стала возможна благодаря щедрой поддержке Института культурных исследований в Берлине и Колледжа Эмерсон в Бостоне. Только в Берлине я стал с подозрением относится к тем «мы», которые «берут» в песне Леонарда Коэна Сначала мы возьмем Манхэттен[634] два города, где я провел свою взрослую жизнь. Только в Бостоне я понял смысл заявления Кафки в Америке о том, что этот город соединен с Нью-Йорком мостом, который «ажурно нависает над Гудзоном и будто бы дрожит, если прищурить глаза»[635]. Я повторяю эту строчку каждый раз, когда сажусь в поезд, чтобы ехать читать лекции моим студентам, и долгая поездка на работу превращается в относительное развлечение.

Я хочу поблагодарить этих хороших людей за их содействие и дружбу: это Яэль Альмог, Даниэль Барбер, Бобби Бенедикто, Рой Бен-Шай, Эмили-Джейн Коэн, Элис Гэвин, Грэм Гиллок, Павел Годфри, Антония Гроусданиду, Кит Хайнцман, Синтия Линдлоф, Стефан Педателла, Иегуда Сафран и Сандрин Санос. И конечно, Нетту Йерушалми, которая настолько реальна, что отказаться от ее вымышленного образа чисто гипотетически было одним из самых простых приемов во всей этой книге.

Книга посвящается восьми миллионам.