Манхэттенский проект. Теория города

Вера в то, что господство человека над природой является конечной целью ти, в конце концов «предала человека и превратила брачное ложе в кровавую баню»[626]. Имея в виду этот наглядный образ, Беньямин продолжает доказывать, что целью воспитания является не господство взрослых над детьми, а прежде всего «упорядочение отношений между поколениями и, следовательно, господство (если использовать этот термин) над этими отношениями, а не над детьми». Это, заключает он, позволяет нам переосмыслить технологии не как господство человека над природой, а как отношения между природой и человеком. Та же логика применима к господству над отношениями между городом и государством, что лежит в основе провокационного предположения Джекобс о том, что экономика и экология являются одним, единым полем знания.

В 1958 году Джекобс участвовала в акции протеста против плана Мозеса разрешить движение автомобилей через парк Вашингтон-сквер, что было важной частью его грандиозного плана по строительству скоростной автомагистрали прямо через центр Манхэттена. Вероятно, именно тогда она обнаружила надпись, приписываемую Джорджу Вашингтону, на чердачном этаже монументальной арки, расположенной на северной окраине парка. «Это событие в руце Божией»[627] – слова человека, который практически в одиночку переписал историю города. Думайте о Нью-Йорке как о затянувшемся событии. Если это событие не в руках протоправителя этой земли, то тогда уж точно оно ни в чьих руках.

Готэму время от времени нужен герой, но даже Бэтмен в конце концов снимает свой костюм и возвращается в свою пещеру. Слова Вашингтона не являются декларацией слепого доверия деяниям Всевышнего или выражением нигилистической покорности перед лицом неуправляемого хаоса. Они представляют собой выражение разочарованного недоверия или прагматичного смирения. Вашингтон хотел сказать, что даже если бы мы «подняли планку до уровня, которого могут достичь лишь мудрые и честные», а не просто стремились бы «угодить людям»[628], все остальное в значительной степени осталось бы вне нашей компетенции. Правильные действия не являются гарантией того, что всё не развалится.

Арка Вашингтона в Нью-Йорке, подобно Триумфальной арке в Париже и Бранденбургским воротам в Берлине, является современной копией римского сооружения, под которым проходила победоносная армия, возвращаясь в город после очередных завоеваний. Такой обряд перехода через границу метрополиса носил религиозный подтекст: войска можно рассматривать как членов общества, спасшихся от враждебных элементов, а проход через арку как очищение от «какой-то скверны, как оставление вовне заразы или духов умерших, которые не могут пройти через узкий проход»[629]. Это была также юридическая церемония, необходимая для превращения солдата в гражданина, войны в мир и хаотического состояния природы в цивилизованный городской порядок.

Линия, которая обозначала это аккуратное разделение, без которого кровавый проект Римской империи был бы, вероятно, невыносим, в современности почти исчезла. «Мы перестали переживать ощущения пересечения порогов»[630], – осознал Беньямин однажды, наблюдая за оживленной толпой в полуденном Вашингтон-сквере, за тем, как люди совершенно невозмутимо проходили под аркой туда и сюда. Сегодня всё проникает внутрь всего остального. Ничто не оставляется позади: ни война, ни работа, ни личная боль, ни публичный позор, ни священное, ни низкое, ни наша природа, ни наша культура. Пористость современной жизни исключает введение четких границ. Пороги, водоразделы, которые всё еще существуют, являются как выходами, так и входами. Как только мы сталкиваемся с чем-то вроде открытого прохода на другую сторону, нас одолевает кафкианский паралич, который останавливает наше движение. С другой стороны, возможно, каждый момент или каждое место в современном городе, таком как Нью-Йорк, является небольшими воротами или своего рода секретным проходом.

Есть один человек, который понял всё это намного раньше и гораздо лучше, чем Вашингтон, Джекобс или даже Беньямин. Этот человек никогда не был в Нью-Йорке, потому что такого города еще даже не существовало, когда он жил, по крайней мере, под его нынешним именем. Тем не менее, выросший в Амстердаме, бесспорной столице XVII века, Спиноза хорошо знал расположенный по другую сторону Атлантики Новый Амстердам, основанный всего за шесть лет до его рождения. Когда ему было двадцать два года (в год смерти его отца и за два года до его отлучения от церкви), несколько голландских евреев высадились на Манхэттене и основали первую еврейскую общину в Северной Америке. Питер Стайвесант, бывший в то время губернатором колонии, был твердо уверен в том, что их следует изгнать с управляемой им территории, но руководители Вест-Индской компании в Амстердаме считали иначе.