Манускрипт египетского мага (СИ)

— Да этот человек, который выдает себя за Ивана Александровича Аргутинского.

Ник вздрогнул.

— Что? Почему вы так решили? Расскажите мне подробнее, не волнуйтесь Лили, эдесь у меня вы в безопасности.

— Так вот. — Лили достала кружевной носовой платочек и начала нервно теребить его в руках, пытаясь сосредоточиться. — Вы помните, я вам сказала, что Елена Ивановна была всегда очень добра ко мне. И наши дачи в Коджорах были рядом, я много времени проводила у нее. И конечно, когда приезжал ее сын, Иван Александрович, Ивик, я всегда бывала у них. Наверное, смешно, что взрослый человек, ученый, старше меня на целых 25 лет, играл со мной, совсем еще малышкой, на равных. Он придумывал и рассказывал мне удивительные истории. В общем мы были с ним большими друзьями. И вот однажды мы увидели, как на север летит журавлиная стая. Это было изумительное зрелище. И тогда Ивик рассказал мне историю о древнем греческом поэте Ивике, на которого напали разбойники. Они ограбили его и смертельно ранили. И умирающий Ивик увидел летевших журавлей и сказал, что журавли будут свидетелями его смерти. Когда поэта нашли мертвым, его убийц искали и не нашли. Прошло время. И вот однажды один из его убийц увидел журавлей. И насмешливо сказал: «Вот летят свидетели Ивика!». И этим выдал себя.

— Да, — сказал Ник. — Верно. И все это описал Шиллер. Продолжайте, Лили.

— И вот мы придумали игру. Нашим тайным паролем были журавли. Этого Ивик не мог забыть. Как не мог забыть и меня. Я выросла и изменилась, но в последний раз мы виделись пять лет тому назад. В этот его приезд мы еще не виделись, меня не было в городе, я была в Коджорах. Но не настолько же я изменилась, чтобы вовсе меня было не узнать — это невозможно.

— И что дальше? — спросил Ник, он уже начал кое-что понимать.

— Это не Ивик. Уж на журавлей-то он должен был откликнуться. А этому человеку, и это было видно, мои слова ничего не говорили, — твердо сказала Лили. — Это точно не Иван Александрович Аргутинский.

— Лили, вы знаете, что настоящее имя Ивана Александровича Бодуэн де Куртэне?

— Что? Нет, не знаю, но подождите, подождите. Этот Куртэне, что был у Тулуз-Лотрека… Такой неприятный человек, но что-то мне показалось в его лице знакомым, хотя я и не уловила это до конца… Что-то смутное… Я ничего не понимаю, но у меня чувство, что случилось что-то ужасное с Ивиком.

И она в смятении вскочила с кресла. Ник усадил ее обратно, налил воды и подал Лили. Она немного успокоилась и потом вдруг неожиданно выпалила.

— Что же я такое говорю! Как это я не знала! Я, конечно, знала историю Елены Ивановны и Ивика. Подождите, Николай Александрович…

— Просто Ник, — сказал Ник, придвигаясь к Лили. — Попробуйте вспомнить все, что касается этой семьи. Все, все. Какие-то ваши детские впечатления от посещения ваших соседей. Какие у них были слуги… Вот вчера там был слуга, Данила…

— Какой еще Данила, — удивилась Лили. — Никаких Данил там и в помине не было.

Теперь пришла очередь недоумевать Ника.

— Ну как же, среднего роста, коренастый, вид странноватый, руки длинные, длиннее чем у нормальных людей, морда лошадиная и борода лопатой…

— Все, что вы говорите, напоминает мне образ кретина Виктора, только без бороды, — резко сказала Лили.

Ник вскочил пораженный.

— Черт подери, Лили, а ведь и вправду… Неужели Виктор был сообщником? Похоже на то. Тогда понятна странная смерть Тулуз-Лотрека. Ведь никого, кроме Виктора там не было.

— И покушение на вас, — добавила Лили.

— Да, конечно, конечно, — задумчиво сказал Ник. — Ну постарайтесь, Лили, вспомнить все, что вы сможете, о доме Аргутинских.

Лили задумалась.

— Ну, вот, мои детские впечатления. Я всегда с удивлением и какой-то опаской разглядывала картины, висевшие в гостиной. Как я теперь понимаю, мастерство художников было таково, что я их воспринимала как живых людей. Это были великолепные портреты, мельком как-то при мне было сказано, что они собраны первым мужем Елены Ивановны. И еще у Елены Ивановны в комнате был заветный сундучок, где она хранила семейные альбомы в великолепных замшевых и кожаных переплетах, украшенных затейливыми металлическими накладками. Там же она хранила и какие-то девичьи письма, и другие вещицы, принадлежавшие лично ей. Она не любила, когда кто-нибудь был бы рядом с ней, когда она открывала сундучок и доставала из него дорогие ее сердцу вещицы. Исключение делала только для меня и при этом сажала меня на тахту, несколько поодаль и строго говорила: «Лилечка, сиди тихо, я седлаю коней моей памяти». И я сидела тихо и ждала, когда кони будут, наконец, оседланы. Они представлялись мне маленькими, игрушечными и в то же время живыми и пока я их ждала, а Елена Ивановна предавалась воспоминаниям, я засыпала на тахте. Вот только этот сундучок и представлялся мне таким таинственным. Больше ничего особенного я припомнить не могу, Елена Ивановна была обычной тифлисской дамой. Правда, немного замкнутой. Но это можно объяснить той трагедией, которую она пережила в молодости.

И Лили замолчала, продолжая теребить платочек и испуганно глядя на Ника.