Манускрипт с улицы Русской

— Воля твоя, султан, но пусть будет тебе известно, что Ислам-Гирей еще при хане Джанибеке попал в плен к гяурам и семь лет находился в почетном плену у самого заклятого врага Порты — польского короля, где научился змеиной хитрости и лукавству.

— Он трус?

— О нет, он смелый, как барс, это...

— Тогда пусть Ислам-Гирей будет ханом, — неожиданно для Замбула решил султан. — Я пошлю его на Азов, когда подготовят флот, — через Каспий, Волгу и Дон.

— Азов будет твоим и без него, — убеждал Замбул. — Твой необъятный ум смешает с черной землей гяурскую крепость. А Ислам, пусть будет тебе известно, замышляет против тебя заговор.

Ибрагим вскочил на ноги.

— Немедленно, сейчас же заключить Ислам-Гирея в Дарданелльскую крепость! — крикнул Ибрагим. — И в Крым послать сто тысяч, двести тысяч войск!

— Не надо войск, — успокаивал султана Замбул. — Если повелишь назначить ханом Мухаммеда, трусливые татары станут смирнее, чем при Бегадыре.

— Повелеваю, — изрек султан.

За белым островом Мармара бушует море. А в Дарданеллах спокойно, только седыми ребрами бегут волны и тихо плещут о берег.

Крепость Султание стоит над самым проливом. Возле крепости стоят две огромные заржавевшие пушки. Ядра, выпущенные из этой пушки, пробили вековечные стены Константинополя, и сквозь пробоины в город вошел Магомет II Завоеватель, чтобы обезглавить последнего византийского императора Константина Палеолога и устрашить весь мир своим мечом.

Теперь грозные жерла этих пушек не страшны никому. Но они есть. Их еще не сбросили в море, они свидетельствуют о прошлом могуществе Порты, хотя ныне стерегут тюрьму.

Заходит солнце. И кажется, море швыряет на берег красные шелковые платки, но тут же, раскаиваясь в своей щедрости, уносит их с берега, оставляя только красную бахрому на песке. Ночь наступает мгновенно, сонно дышит вода, как человек во время тяжелого сна — порывисто, часто.

И так бесконечно: недели, месяцы, годы... И только, как сон, вспоминает Ислам-Гирей о предсказании старой цыганки и пророчестве девочки Мальвы. Нет ничего...

А молодая сила бушует, и боль опустошает душу. Исламу изредка приносят вести с родины. Иногда заплывет в залив какая-нибудь рыбачья байдарка — это, наверное, преданные ему переодетые сеймены.

...Янычары гарнизона разъехались из Кафы по полуострову забирать татарских юношей в войско.

...В Крыму голод. Саранча доконала степь. Люди в отчаянии уходят за Перекоп и не возвращаются, оставаясь жить на Диком поле. Все больше и больше людей покупают грамоты у хана Мухаммеда, а он с радостью дает их, потому что хочет бахчисарайский дворец уподобить стамбульскому Биюк-сараю. Крым пустеет.

От разложившихся трупов людей, умерших голодной смертью, распространяется эпидемия.

...Турецкие жандармы на рынках отбирают у татар все их добро. Стамбульский двор требует золота. Азов сдался, но от этого султанская казна не стала богаче. Русский царь Михаил Федорович, напуганный угрозой Ибрагима вырезать в Турции всех христиан, приказал донским и запорожским казакам оставить Азов. Спаянные братскими узами во время многомесячной осады Азова, русские и украинские казаки подожгли пороховые склады и оставили туркам груды развалин.

А что делает Мухаммед?

Он, как и Ибрагим, не выходит из гарема и каждую неделю посылает в Стамбул гонца с письмом, в котором присягает на верность.

Ислам-Гирей в Дарданелльской крепости — словно загнанный в клетку лев. Сефер Гази еще не сдался. Ему известны все тайны государственного строя Порты, и он уже несколько месяцев сидит в Стамбуле, надеясь на встречу с Азземом-пашой.

Но Ислам не надеется на успех своего учителя. Он пытается действовать сам. Пишет письма, в которых призывает свергнуть с трона Мухаммед-Гирея, письма распространяются по всему Крыму. Сам готовится к побегу. Со дня на день ждет Ислам прихода торгового судна, на котором он проберется через Дарданеллы и Босфор в Черное море.

Уснула охрана. Тихо плещут волны, но не слышно, чтобы кто-нибудь нарушал всплесками весел спокойные воды Дарданелл. Почему же судно не приходит? Задержали, пронюхали?

Неподалеку ударилась о берег лодка. Кто-то идет... Один... В отблесках луны серебрится бородатая голова. Сефер!..

Сефер Гази подошел ближе к Исламу, плоское лицо его напряглось от сдерживаемого дыхания, веки сошлись так тесно, что сквозь щели не видно черных зрачков. Аталик сердит. Ислам видит, что он с трудом сдерживает гнев. Пытается угадать, что могло случиться.

Глаза раскрылись, Сефер гневным взглядом пронизал своего воспитанника, схватил его, как мальчишку, за грудки, потряс.

Потом сник. Склонив голову, направился к берегу, спотыкаясь о камни. Сел, спустив ноги в воду. Молча присел рядом с ним встревоженный Ислам. Знал, что аталик гневается не зря. По-видимому, все раскрыто.