Манускрипт с улицы Русской

Сказал, повернулся и затерялся в толпе, а потом к Арсену подошел одноглазый, без руки старец и сказал:

— За что ты нас обидел, скомороший вожак?

— Гур-гур, едет Юр, — ощетинился Арсен и приблизился к старцу. — А ты кто такой?

— Ровня тебе. Я — атаман перехожих калик.

— Да как ты смеешь, голодранец? — закричали скоморохи, и цыган отпустил цепь, на которой держал медведя.

Зверь заревел и бросился на старика. Тот попятился, нищие бросились врассыпную.

— Бегите, подвальные крысы, если не хотите узнать, что такое аминь в отче наш! — захохотал им вслед Арсен.

И умолк. На него издали глядел то ли с презрением, то ли с сожалением атаман нищих, покачивая головой, и Арсену стало стыдно. Давно ли сам побирался?..

Нищенствующие студенты Ягеллонского университета — жаки — бродили по Краковскому предместью, выпрашивая деньги и хлеб, потому что, видите ли, им захотелось надеть на голову рогатый берет бакалавра, а есть нечего и из бурсы схизматиков их прогнали. А люди остаются людьми: кто дает подаяние, а кто палкой гонит. Нередко они возвращались в свои подвалы с тощими сумами и голодные. Арсен из Перемышля остановился возле ухоженного домика, в котором жили львовские художники и резчики, украшавшие каплицы в кафедрах Вавеля.

— Не хочу больше побираться! — швырнул он суму. — Слышите, не хочу...

— Тогда подыхай, — ответили ему жаки и пошли дальше, только трое остались с ним — нынешние дудари, — они вытряхнули из карманов у кого что было.

— Напьемся сегодня, а завтра — что бог даст!

— Напьемся, — взмахнул рукой Арсен. Он подошел к домику художников, постучал в окно. — Мастер Симеон и ты, ничтожный челядник, а ну-ка выходите — жаки разбогатели.

Они пили в корчме и пели, а когда у спудеев не осталось ни гроша, то даже во хмелю серьезный мастер Симеон Владыка сказал:

— Пропадете вы тут, хлопцы. Мы после праздников возвращаемся во Львов, пойдемте с нами. Будете скоморошить, это достойно заработанный кусок хлеба — не нищенский.

... В Краковском предместье Львова попрощались с художниками. Раздобыли у новгородских купцов, которые стояли тут на постое, гусли, трубы, дуды и отправились, минуя Львов, на Рогатин. Первый заработок получили от королевского ленника — рогатинского пана Ивана Преслужича. Боже мой, так это же, наверное, тот самый — нынешний староста замка в Олеско! А Орыся... Сколько минуло лет... Может, слушала, может, узнала... Ой, Арсен, Арсен, вожак скоморохов, на кого ты сегодня засмотрелся!

Да будто лишь раз засматривался? Были и шляхтянки, и меркаторские служанки, и проститутки... Но эта... Почувствовал, как пленила его незнакомая Орыся, вошла в душу, словно незваной гостьей в дом, и неожиданно стала желанной гостьей, о которой мечтал давно. И вот встретил...

И потерял... Неужто потерял?

— Братья... — Арсен отсутствующим взглядом окинул товарищей, — вечером будьте возле Покровы, я приду...

Скоморохи удивились, что вожак оставляет их одних, когда в их руках целый дукат. Арсен отвернулся, проходя мимо нищенской толпы, он почувствовал, как пристально смотрит ему в спину атаман, — что ему нужно? Арсен еще раз вспомнил о своей нищенской жизни, и ему сделалось страшно от мысли, что сам когда-то протягивал руку за подаянием; он оглянулся украдкой, не наблюдают ли за ним побратимы, и, пробираясь между людьми, поспешил к боярскому стану.

«Не уйду отсюда до тех пор, пока не выйдет. Должен еще раз увидеть ее...»

Стоял во дворе и играл на гуслях. Дворовые люди не прогоняли его, ибо скоморохам в эти дни разрешалось играть в Луцке. Прохожие бросали мелкие монеты на струны. Арсен играл, и в дверях дома наконец появилась девушка в цветастом платке.

В нерешительности стояла на пороге, восхищенно смотрела на гусляра, ее глаза светились радостью. Странное чувство тоски охватило ее, когда она ушла с рынка, хотелось еще раз посмотреть на черноусого вожака скоморохов, но не посмела. Все время думала о нем... и если бы вернулась и подошла к нему, то убежала бы... убежала от того, что ждет ее в отцовском доме. И пускай тогда свершится воля божья! Со скоморохом? А может быть, это ее рыцарь? Нельзя, нельзя. Впервые в жизни нахлынувшая страсть обдала жаром тело: вернуться, убежать, убежать... Безвольная и печальная лежала, уткнув лицо в подушку, давил холод бесцветных пустых глаз немилого и обжигал карий взгляд Арсена. И вдруг услышала звон струн...

Лишь миг стояла Орыся на пороге, потом рванулась с места, подбежала к гусляру.

— Ты в самом деле боярыня, Орыся?

— Какое тебе до этого дело, гусляр... Я же вышла... Пошли...

— На край света?

— А где он?

Они пошли рядом по улочке в глубоком овраге. С берегов реки нависали снежные сугробы, серебристый иней падал на цветастый платок с красными розами, на брови и щеки девушки; тишина над скованной льдом Стырью нарушалась украдчивым потрескиванием; по льду змейкой бежала поземка.

— Ты была тогда еще маленькой... Помнишь скоморохов в вашем дворе в Рогатине?

— Помню... Это был ты?

— Я... А тебя я не видел... Какая ты красивая!

— Молодец... Это был ты...