Манзовская война. Дальний восток. 1868 г.

Той же осенью «Соболь», под командованием капитан-лейтенанта М.А. Усова, вышел из Николаевска. Однако в амурском лимане лодка села на мель. Все попытки снять её оказались безуспешными, пришлось готовить судно к зимовке. Команда вбила рядом с корпусом лодки деревянные сваи, предохранившие борт от повреждений во время весеннего ледохода. Прибыль воды позволила «Соболю» сняться с мели, но необходимость в мелком ремонте и пополнении запасов заставила Усова вернуться в Николаевск. Таким образом, и в начале навигации 1868 года южные гавани, под которыми понимались Владивосток и Посьет, остались без должной защиты. Из всего состава Сибирской флотилии, насчитывавшей вооружёнными, помимо канонерок, три парохода и две шхуны, в распоряжении местного начальства находился один «Алеут», с его двумя 4-фунтовыми (87 мм) нарезными орудиями. Однако и он 9 ноября окончил кампанию во Владивостоке.

Между тем, в первых числах декабря среди манз, живших по реке Сучан и в окрестностях бухты Находка, начались беспорядки. Подпоручик Петрович, являвшийся сучанским участковым начальником, ещё 10 ноября доносил начальнику Суйфунского округа и Новгородского поста, подполковнику Я.В. Дьяченко, что местные манзовские старшины отказались «подчиняться русским законам». Они и раньше позволяли себе притеснять русское население. Как писал Петрович в позднейшем рапорте от 10 декабря, «манзы из дсрев[ни] Удехя-дза избили почти что до полусмерти купца, живущего в Александровской слободе, сломали ему руку; он жаловался на них, но когда приказано было разобрать это дело — взял жалобу обратно и помирился с манзами. Крестьяне Владимирской слободы в прошлую осень 66 г[ода] спасли манзовскую лодку, которую несло оторванную течением вниз по р[еке] Сучану, и так как не находилось хозяина её, то объявили манзам, что будут её хранить, но что если найдётся хозяин, то он должен будет дать им за это хотя какое-нибудь вознаграждение; через несколько времени, вследствие приказания главного старшины, манзы из соседней деревни Ха-ни-хэ-дза, пришедши толпою со стягами, топорами к русским, избили их и увели лодку. ... Подозревая в краже поселенца Григорьева, толпою в 40 человек, вооружённых, сделали нападение на слободу, ломились в поселенческие дома, грозили перерезать поселенцев, если не выдадут им Григорьева»⁷¹.

Подобные бесчинства не прекратились и после приезда в Сучанский участок Петровича. Манзы проигнорировали произведённый им раздел пахотных земель во Владимирской слободе. Главный старшина Ю-хай заявил, что по реке Сучану нет русской земли, и манзы могут пахать, где угодно, а русские должны довольствоваться разрешением жить рядом с ними. Осенью манзами был пущен пал против Владимирской слободы, и она едва не сгорела. Заподозрив крестьянского старосту С. Кажихова в том, что он указал манзовские золотые прииски российским властям, Ю-хай приказал арестовать его. 3 ноября 1867 года Кажихов был схвачен, связан и доставлен к Ю-хаю, который не стал слушать оправданий, а постановил судить и наказать старосту.

Улучив момент, Кажихов бежал из-под стражи, и утром 6 декабря добрался до стоявшей в 2,5 верстах от поста Находка фанзы, где жил Петрович. Выслушав старосту, подпоручик вечером того же дня послал шестерых солдат, а с ними и вооружённых поселенцев, в деревню Ханихэдза, чтобы пригласить Ю-хая к себе для объяснений, приказав арестовать главного старшину, если он откажется подчиниться. Инструктируя солдат, Петрович разрешил им применять оружие только в крайнем случае, исключительно для самозащиты. Хотел он также взять во Владимирской слободе двух лошадей, позволявших при необходимости отправить верхового нарочного за помощью в пост Стрелок, к поручику Каблукову, но крестьяне их так и не прислали. На другой день вечером к фанзе прибежали рядовой, два поселенца и крестьянин, оставшиеся от посланного в Ханихэдзу отряда, попавшего там в засаду, обезоруженного и избитого манзами. Двое из уцелевших тут же были отправлены Петровичем в Стрелок, с просьбой прислать часть постовой команды с орудием в Находку и через Владивосток уведомить о случившемся Дьяченко. В распоряжении подпоручика оставались только три солдата, крестьянин и поселенец. Выставив рядом с постовым домом часового, он стал дожидаться дальнейших событий, которые впоследствии обстоятельно описал в рапорте окружному начальнику.