Манзовская война. Дальний восток. 1868 г.

Между тем, мысль о необходимости возвращении Амура продолжала посещать умы государственных деятелей России. В 1725 году она прозвучала в инструкции Коммерц-коллегии С.Л. Владиславичу-Рагузинскому, отправлявшемуся в Пекин для переговоров о границе и торговле с Китаем. Коммерц-коллегия усматривала прямую выгоду от торговли с Японией через Амур, но сам Владиславич-Рагузинский сомневался в возможности добиться соответствующего разрешения цинского правительства. 18 июня 1725 года посольство, сопровождаемое полком пехоты под командованием И.Д. Бухгольпа, отправилось в Сибирь. Спустя год оно достигло китайской границы в районе Кяхты, недалеко от того места, где полковник Бухгольц позднее построил Троицкосавскую крепость. А 21 октября Владиславич-Рагузинский въехал в Пекин.

Длительные и весьма трудные переговоры поначалу не дали положительных результатов. Цинские сановники требовали отодвинуть рубежи до озера Байкал и реки Ангары. Всего было предложено 20 проектов договора о границе, но ни один из них не отвечал интересам России. Упорство Владиславича-Рагузинского, неизменно отвергавшего эти проекты, озлобило цинов. Российское посольство практически оказалось под арестом. Его почти перестали снабжать продовольствием, выдавали тухлую воду, отчего половина людей переболела. Но сломить дипломатов не удалось. В марте 1727 года переговоры перенесли на пограничную реку Буру, в десятке верст от Кяхты, где и состоялось 20 августа подписание Буринского предварительного договора, определившего линию границы от Кяхты до перевала Шабин-Дабага, близ Аргуни. Провели её по расположению российских и монгольских караулов, по крайним селениям, приметным сопкам и рекам. Позднее, 21 октября 1727 года был подписан Кяхтинский договор, объединивший положения Буринского и статьи, регулировавшие торговые отношения двух стран. Согласно шестой статье этого договора Приамурье осталось неразграниченным.

Казалось бы, ситуация складывалась в пользу Китая: огромные человеческие ресурсы позволяли ему в короткие сроки заселить и тем самым закрепить за собой всю территорию в пределах, указанных Нерчинским договором. Первый шаг по этому пути был сделан пинским правительством в 1726 году, когда оно разрешило китайцам, долго жившим в Южной Маньчжурии, переселяться на север, в провинцию Гирин. Однако указ, вызвавший волну самовольных переселений из собственно китайских провинций, не привёл к сколько-нибудь существенным результатам. Маньчжуры, вполне обоснованно опасавшиеся наплыва китайцев на свои исконные земли больше, чем проникновения русских в Приамурье, вскоре стали сдерживать первых. В 1740 году император Цяньлун запретил китайцам селиться на Ляодунском полуострове. Спустя двенадцать лет вышел аналогичный указ относительно Нингуты, а в 1776 году — относительно провинций Гирин и Хэйлунцзян, примыкавших к Амуру¹⁰. В 1812 году китайское население Маньчжурии составляло всего 1.249.784 человека. Правда, оно значительно превосходило русское население Забайкалья.

Крепостное право, связывавшее добрую половину русских крестьян, тяготы дальнего пути через всю страну в Восточную Сибирь, боязнь правительства спровоцировать отлив рабочих рук и плательщиков податей из европейских губерний, как и отсутствие у большинства потенциальных переселенцев необходимых средств мешали освоению пограничных с Китаем районов. Сравнительно быстро развивались лишь торговые пункты, причём после 1728 года значение Нерчинска понемногу сошло на нет. а роль центра российско-китайской торговли перешло к Кяхте. Расположенная в семистах верстах юго-западнее Нерчинска, на впадающей в Байкал реке Селенге, Кяхта оказалась гораздо более удобным местом, как для организации караванов, так и для приграничного торга. Но на всём пространстве к востоку от неё, до берегов Тихого океана, редкие деревни и остроги отстояли друг от друга на многие десятки, если не сотни верст.

Учитывая это обстоятельство, возвратившийся из Китая Владиславич-Рагузинский подал 27 декабря 1731 года записку, в которой признал вооружённую борьбу за Амур нецелесообразной. По его мнению, напряжённая обстановка в Дайцинской империи, занимавшая умы пекинских вельмож, позволяла России без особого труда занять Приамурье. Но для его удержания стране потребовалось бы нести чрезмерные расходы на строительство крепостей и содержание войск. К тому же она лишалась возможности вести торговлю с Китаем и должна была бы постоянно ожидать нападения со стороны сильного соседа¹¹. Владиславич-Рагузинский считал, что с амурским вопросом не следует спешить, продвигаясь к цели преимущественно дипломатическим путём. Рекомендации бывшего посла, хорошо изучившего предмет, оказывали влияние на политику российского правительства вплоть до середины XIX века.