Mao II

Предвестье мигрени она ощутила, когда была в мансарде одна. По могучим стволам небоскребов за окном взметнулось ртутное сияние. Она отошла от окна, ощущая, как по руке бежит ток. Увидела зигзаги серебряного света и тут же подумала о тексте, накручивающем круги на Таймс- сквер. И вдруг поняла, о чьих похоронах извещал экран. Увидела потоки слов-молний и имя, которое пропустила, когда ехала в такси, и фразу "Миллионы участников похорон с плачем и пением…". Вцепившись в подлокотник дивана, она четверть часа просидела не шевелясь, глядя, как слова текут поперек здания, срываются с края экрана и продолжают течь по той стороне. Та сторона тоже была ей видна. Потом накатили боль и тошнота. Чувство времени отключилось. Блеск - металлический, яркий. Sendero Luminoso. Прямо внутри нее, сияет со дна боли. Сияющий Путь, как красиво звучит.

Она почувствовала, что к ней присоединилась Брита. Но теперь ничего, теперь все о'кей. Она твердила: "О'кей". Это слово знают в очень многих странах.

В тот вечер они сидели бок о бок на диване, и телевизор вмешивался в разговор. Они разговаривали и смотрели. Потом увидели, что им показывают, и прислушались к голосу, наложенному на картинки.

Смерть Хомейни.

Тело аятоллы Рухоллы Хомейни покоится в стеклянном саркофаге, водруженном на высокую платформу над головами толпы, растянувшейся на много миль. Объектив не в состоянии вместить в кадр всю погребальную процессию. Угол съемки расширяется и расширяется, но пустое пространство вне скорбящей толпы все равно остается недосягаемым. Орда на экране безгранична, беспредельна и вдобавок неуклонно растет.

Голос произносит: "По предварительным

оценкам, число присутствующих…"; камера показывает толпы. Карен несложно отмотать биографии всех этих людей назад, увидеть, как они выходят из своих домов и хибарок, сливаются в потоки; а теперь еще отмотаем: они спят в своих постелях, слышат клич муэдзина, призывающий на утреннюю молитву, выходят из домов и собираются на какой-то пыльной площади, чтобы всем скопом покинуть трущобы.

Голос произнес: "Скорбящие с плачем и пением…"

На улицах - траурные флаги. Огромные фотографии Хомейни свисают с карнизов; в толпе многие сами себя бьют по головам, молотят в грудь.

Голос произнес: "Человеческие реки…", и Карен сообразила, что это уже следующий день, похороны, количество присутствующих, по предварительным оценкам, достигло трех миллионов, и все - в черном, улицы и шоссе битком забиты людьми в трауре, некоторые бежали до самого кладбища, двадцать пять миль, бежали со стенаниями и воем, выбивались из сил, но не падали, а плыли, увлекаемые другими, уносимые людским потоком; крыша одного автобуса провалилась под тяжестью тех, кто забрался на него в надежде увидеть тело.

Голос произнес: "Скорбящие пришли в неистовство. Они наносят себе удары по голове".

Тело, завернутое в белый саван, погружено в кузов грузовика-рефрижератора, но он не может

пробиться через людскую толщу. Полицейские стреляют в воздух, чтобы рассеять толпу и проложить дорогу покойнику; показывают, как из брандспойтов бьют тугие водяные дуги.

Толпа уплотняется, ропщет, грузовик поворачивает назад; тело придется доставить на кладбище вертолетом.

Съемка с воздуха - могила, а вокруг толпы. Карен подумала: словно репортаж из прошлого тысячелетия, словно какой-то великий город сейчас падет под шумным натиском осаждающих.

Тут вертолет совершает посадку, и толпы сметают заграждения. Живые пытаются вернуть мертвеца в свои ряды.

Карен зажала руками рот.

Живые прорвались к могиле, сами себе разбивая головы до крови, сами себе выдирая волосы, задыхаясь в густой пыли, а тело Хомейни лежало в хрупком гробу, наподобие носилок с низкими стенками, а Карен обнаружила, что может заглянуть в трущобы Южного Тегерана, просмотреть жизнь людей задом наперед, послушать, как они говорят: "Нет больше нашего отца". Все обездоленные просыпаются от утреннего клича. Скорбный, скорбный день настал. Живые кинулись к покойнику и сбросили его на землю.

Живые не могут примириться с тем, что их отец мертв. Жаждут, чтобы он к ним вернулся. Ему следовало бы умереть последним. Умереть надо бы им, не ему.

Голос произнес: "Обезумев от горя, скорбящие с пением…"

Живые наносят себе побои и обливаются кровью. Разодрав саван, пытаются поставить мертвеца в свой строй, подхватить своей живой волной, пустить время вспять, чтобы он вернулся к жизни.

Карен прижала руки к щекам.

Живые теребят мертвеца, прижимают имама к себе, чтобы согреть. Кровь на рубашках; у многих мужчин головы обвязаны полотенцами, мокрыми от крови.

Карен ощущала: она среди них, в толпе. Видела: тело в саване на носилках, вокруг сгрудились бородачи, одни в траурной черной одежде, другие в форме пасдаранов - "стражей революции", бородачи дерутся друг с другом за право прикоснуться к имаму, за обрывки его савана.

Она увидела, как обнажились его худые белые ноги. Эти люди дерутся за мертвеца и сами себя хлещут по щекам.