Mao II

Впрочем, в определенном смысле, на беглый взгляд различия между кадрами странно незначительны - все двенадцать листов пленки запросто могут показаться одним и тем же размноженным изображением, вроде роя смутных картинок, возникающих перед глазами, когда моргаешь ^{13}.

И это лишний резон все проанализировать. Потому что в действительности отличия, конечно, есть - руки сложены то так, то сяк, перемещается сигарета… Детальное изучение требует времени.

За завтраком Скотт сказал:

- Мне об этом очень не хотелось думать, но…

- Я знаю, что ты сейчас скажешь.

- Мы должны быть готовы к варианту, что Билл не вернется, что он больше никогда не подаст нам о себе вестей. Но меня это не озадачит и не оскорбит.

- И меня тоже.

- О его поступках мы должны судить объективно, не примешивая наши переживания.

- Нельзя мерить общей меркой.

- Что бы он ни сделал, мы должны понять: он готовился, он давно это в себе вынашивал.

- Так уж ему понадобилось.

- Кто-кто, а мы не вправе требовать от него объяснений.

- Нам можно остаться здесь жить? - спросила Карен.

- Дом выкуплен. И он сам захотел бы, чтобы мы тут жили. Есть мои сбережения - я откладывал из зарплаты, которую он мне платил, а она каждый месяц автоматически перечисляется с его счета на мой, и если бы он не хотел, чтобы я продолжал ее получать, то перед отъездом известил бы банк.

- Я могу устроиться официанткой.

- Думаю, нам не о чем беспокоиться. Мы в доме Билла. По уши завалены его книгами и бумагами. Конечно, все упирается в его родных. Когда они узнают, какая сложилась ситуация, то, возможно, захотят нас выставить и продать дом. Могут попытаться продать его архив или опубликовать новую книгу. Когда-то я навоображал, кажется, все сценарии непоправимой беды - теперь любой из них возможен. И вот еще проблема - гонорары за вышедшие книги.

- Заранее нервничать не будем, - сказала она.

- Кому они причитаются по праву, очень запутанный вопрос.

- Он жил с нами, а не с ними.

- И никаких распоряжений не оставил.

- Если бы не мы, Билл не имел бы возможности посвящать все свое время литературе.

- Верно. Мы устранили все препятствия.

- Так, может, они разрешат нам здесь жить? Мы пообещаем сохранить все как есть, доделать работу Билла.

Скотт рассмеялся.

- Близится ночь крючкотворов. Обнажаются длинные ножи. На всех стенах - лозунги и кровь.

- Пускай дом принадлежит им, - сказала Карен. - Но они должны нам разрешить здесь жить. И рукопись остается нам. И портреты тоже.

Скотт, наклонившись к ее уху, пропел отрывок из старинной песни "Битлз", строчки о том, кто носит портреты Председателя Мао [25].

Потом поднялся на чердак и под шум дождя просидел там один до самого обеда, горбясь над световым столиком, делая заметки.

Что у него есть - тайна подлинного имени Билла.

И еще - фотографии, великий труд по их описанию и классификации.

И еще - рукопись нового романа Билла, целый дом, набитый машинописными страницами, страницы выплескиваются наружу, в сарай, примыкающий к дому сзади; даже в подвале, по самый потолок, - и то страницы.

Рукопись полежит. Может быть, он свяжется с Чарли Эверсоном - просто лаконично известит его, что книга закончена. Рукопись полежит, слухи пойдут, а рукопись не стронется с места. Со временем он, может быть, отвезет фотографии в Нью-Йорк, встретится с Бритой, отберет кадры для публикации. Но рукопись пусть лежит, а слухи пусть ползут, а фотографии пусть всплывут, маленькая, тщательно продуманная подборка, эксклюзивная публикация, и слухи будут распространяться, шепот перейдет в звон, а роман останется лежать в этом вот столе, накапливая мощь, уплотняя свой ореол, обретая бессмертие, придавая новую глубину легенде о прежнем Билле.

Чем хороша жизнь - она на каждом шагу дает тебе шанс исправиться. Это не я говорю, это Билл говорит.

В Бейруте

Водитель рассказывает ей три истории. Первая - сводится к тому, что люди жгут покрышки. Вокруг взрываются заминированные автомобили, на улицах перестрелки, палят дальнобойные пушки, рушатся дома, целые районы исчезают в клубах дыма, а люди жгут покрышки, чтобы отгонять москитов и мух.

Вторая история: две местные милиции затеяли своеобразный поединок: первая расстреливает портреты лидера второй, вторая платит той же монетой. Огромные фотографии клеят на стены, пришпиливают к тентам на овощных рынках, а противники поливают их автоматными очередями - только бумажные клочья летят; иногда совсем уж гигантские портреты подвешивают к проводам, протянутым поперек улицы; расстрелянные изображения моментально заменяются новыми, а те снова превращаются в ошметки. Благодаря новому способу ведения войны улицы, где действуют эти милиции, стали выглядеть не в пример веселее.

И наконец: стали делать бомбы с начинкой из плотницких и кровельных гвоздей. Полиция обнаруживает большое количество гвоздей - вбитых, вколоченных в тела случайных жертв взрывов.