Mao II

Брита, сидя примерно в пятнадцати футах от мужчин, вскидывает фотоаппарат.

- Я хочу задать ему один вопрос. После этого я заткнусь и займусь своим делом.

Она держит Рашида в видоискателе.

- На лестнице я видела мальчиков с вашим портретом на рубашках. Зачем это? Что это дает?

Рашид пьет, утирает рот. Но вместо него отвечает переводчик.

- Что это дает? Это дает им идею, которую они примут, которой будут повиноваться. Этим детям нужно отождествлять себя с чем-то высоким - не только с тем, как их зовут, из каких они семей. С чем-то, что не имеет ничего общего с жизнью их отцов и дедов, безвестных и бесправных.

Брита фотографирует Рашида.

- А мальчики на школьном дворе, - говорит она, - чему они учатся?

- Мы учим их принимать, кто они, учим предназначению. Они все дети Абу Рашида. Все люди - один человек. Все бейрутские милиции состоят из малолетних подонков: тех, кто принимает наркотики, пьет, ворует. Это угонщики машин. Кончается обстрел - бегут "раздевать" машины на запчасти. Поэтому мы учим наших детей, что они частица чего-то сильного и самодостаточного. Они-не выдумка европейцев. Они не соревнуются, кто быстрее попадет на небо. Мы их не для рая готовим. Мучеников здесь нет. Портрет Рашида - их общее "я".

Погасив окурок, Брита пододвигается вместе со стулом поближе к Рашиду, все чаще щелкает затвором.

Рашид ест персик.

Глядя в объектив, он говорит:

- Скажите, вы думаете, я сумасшедший? Живу в этой трущобе, в этом аду, рассказываю детям о мировой революции?

- Вы - не первый, кто так начинал.

- Да-да. Именно.

По-видимому, он искренне обрадован - его миссия подтверждена историческими фактами.

Мальчик приносит письма и газеты. Брита удивленно смотрит на письма. Она думала, что дальше городской черты почтальоны не суются. У мальчика на голове длинный мешок из выцветшей ткани, с прорезями для глаз; углы мешка мотаются, как кроличьи уши. Мальчик отходит к двери и там остается стоять, наблюдая за работой Бриты. Она-то думала, что само понятие "почта" превратилось тут в воспоминание.

- О'кей, еще один вопрос, - говорит она. - Для чего у них на голове мешки?

И разворачивает стул, чтобы упереться в спинку локтями; глядя на мужчин, продолжает снимать.

Переводчик говорит:

- Мальчики, которые состоят при Абу Рашиде, не имеют ни лиц, ни дара речи. Облик у них один на всех. Его облик. Им не нужны собственные лица или голоса. Мальчики отказываются от них ради чего-то высокого и могучего.

- Послушайте-ка, делайте что хотите, меня это не касается. Но эти мальчики учатся обращаться с оружием. Насколько я понимаю, они - бойцы действующей милиции. Я слышала, есть данные о причастности вашей организации к убийствам иностранных дипломатов.

Рашид говорит:

- Женщины носят детей, мужчины носят оружие. Оружие - красота мужчины.

- Отнимем у них лица и голоса, дадим взамен бомбы и автоматы. Скажите мне, это эффективно? - говорит она.

Рашид отмахивается:

- Не тащите в Бейрут ваши проблемы.

Она молниеносно перезаряжает фотоаппарат.

- Он говорит, жестокость уже пришла к нам. Силы природы свободно гуляют по Бейруту. Жестокость можно видеть на любой улице. Она вырвалась наружу, говорит он, и не нужно ей мешать: пусть цветет. С ней не справиться, а значит, надо ускорить ее созревание.

Слушая переводчика, Брита одновременно фотографирует Рашида.

Говорит ему:

- Не клюйте подбородком.

Он пьет, вытирает рот салфеткой.

Затем говорит:

- Мальчик, который там стоит, - Рашид, мой сын. Для меня большая удача - в мои годы иметь сына, который юн, который способен учиться. Я называю себя "отец Рашида" [27]. У меня было еще два сына - теперь они мертвы. У меня была жена, любимая жена, - ее убила Фаланга [28]. Я смотрю на него и вижу все, что не состоялось. Но здесь оно существует. Здесь начинается нация. Скажите, вы думаете, что я сумасшедший? Будьте абсолютно честны.

Брита пододвигает стул к обеденному столу, слегка наклоняет, облокачивается на стол, подавшись вперед, беспрестанно щелкая затвором.

- А что скажете о заложнике? - говорит она. - Ходили слухи, что вы удерживали одного человека. Примерно год назад. Было такое?

Рашид смотрит в объектив. Говорит:

- Я вам скажу, зачем мы держим западных людей в запертых комнатах. Чтобы их не видеть. Они напоминают нам о том, как мы пытались подражать Западу. Как мерзко мы притворялись, наводили внешний лоск. И все это, сами знаете, теперь взорвалось прямо у вас под ногами.

- Он говорит, пока сохраняется присутствие Запада, оно угрожает самоуважению, своеобычности нашего народа.

- А вы отвечаете террором.

- Он говорит, для нас террор - средство дать нашему народу его место в мире. То, чего раньше достигали трудом, мы достигаем террором. Террор прокладывает дорогу к новому будущему. Все люди - один человек. Теперь особая ситуация, такого не было еще никогда - вся жизнь обычных людей становится историческим событием. Он говорит, мы каждую минуту творим и меняем историю. История - не книга, не человеческая память. Утром мы творим историю, а после обеда ее изменяем.

Она перезаряжает фотоаппарат, делает первый кадр.

- Что стало с заложником?