Маори

Она привыкла к тому, что мужчины застывают в изумлении, увидев ее, но, чем больше он смотрел на нее, тем отчетливее она понимала, что это что-то другое. Его взгляд был беспокойным, — не угрожающим, а именно беспокойным, и она не могла понять, в чем же тут дело. Она поставила перед ним еду и питье, ожидая, что он накинется на них так же жадно, как боров поедает помои. И опять он удивил ее. Было совершенно очевидно, что он голоден, но ел он не спеша и с хорошими, если не сказать элегантными, манерами, и жевал довольно медленно для человека, который не ел целый день.

— Вы, верно, пришли в Тараверу посмотреть на Белую и Розовую Террасу.

Как говорили ей посетители-европейцы, это были два самых удивительных горячих источника во всем мире, непревзойденные по своим размерам и красоте. Вода, температура которой колебалась от тепловатой до обжигающе-кипящей, величественно струилась на другом берегу озера каскадами изумительного цвета по снежно-белому известняку, застывая по пути в ледяные водопады и хрустально-чистые зеркальца озерков и, наконец, стекала в льдисто-голубоватые объятия самого озера.

— Я слышал о них, — проговорил он, набив рот хлебом. — Мне бы тоже хотелось осмотреть их, но не поэтому я выбрал именно этот путь.

— Вы говорите, что путешествуете на запад. А куда же вы направляетесь?

Его привычка не отвечать прямо на ее вопросы просто бесила ее. Вот и сейчас он вместо ответа наполнил свой стакан чистой колодезной водой.

— Так куда же вы путешествуете? Он пожал плечами.

— Я просто осматриваю страну. Я уже исходил весь Северный остров и почти весь Южный. Я и в Окленде бывал.

— Я слышала про Австралию. Там нет маори.

— Верно. Там одни только черные люди — черные, как вот пуговка на вашем платье.

Она опустила глаза, посмотрела на упомянутую пуговку, и затем снова подняла взор на него.

— Правда? Совсем черные? Он торжественно кивнул.

— У них волосы вьются, как шерсть у овцы, а носы широкие и плоские. Некоторые из них утверждают, что могут разговаривать с землей. От их музыки люди содрогаются, и они ходят еще более голые, чем самые первые маори. Живут они посреди края такого сухого, что там никогда не выпадают дожди, в таком месте и я, и вы умерли бы через несколько дней. — Он посмотрел на свой стакан и вдруг сказал со вздохом: — Пакеа очень плохо с ними обращаются.

— Так пакеа везде? А у нас, у маори, есть только Аотеароа. Если бы только пакеа поняли это, война бы прекратилась.

— Я согласен с вами.

— Но вы же не пакеа!

Он резко поднял на нее глаза.

— Не все пакеа плохие. Вот вы же работаете на одного из них?

Ей пришлось кивнуть в ответ на это.

— И очень печально, что среди маори, и среди пакеа немало тех, кому просто нравится сражаться.

Какой странный человек, подумала она. То он кажется грубым и неотесанным, а то образованным и опытным. Затем она медленно начала думать о том, что он только что сказал.

— Так вы говорите, что уже давно бродите по островам?

— Вот уже несколько лет. Потрясенная, она уставилась на него.

— Да ведь вы же могли тысячу раз погибнуть. Вас могли застрелить маори или пакеа, если бы приняли вас за дезертира.

— Я продвигаюсь очень скрытно, и мне нравятся леса. В лесу я как дома, как и в большом городе. Разведчикам пакеа я продавал места тайных сборищ и секретные тропы маори. Я следил за армией пакеа на марше и передавал сведения о ее передвижениях лазутчикам маори.

— Я не понимаю. Кого же вы поддерживаете?

— И тех, и других, Никого. Я с одинаковым безразличием слежу за успехами и неудачами обеих сторон. — На мгновение выражение его лица так потемнело, что ей стало страшно. Но буря исчезла так же внезапно, как и появилась. — Понимаете ли, мне приходится вести мои собственные войны. Я не могу позволить глупым мыслями о поселенцах или вождях беспокоить меня.

Он снова улыбнулся ей, и улыбка эта была такая чудесная и успокаивающая, что она расслабилась.

— Слишком много разговоров о войне, когда мир так и не наступает, — заключила она. Она подошла к раковине и принялась мыть посуду, чтобы хоть как-то занять свои руки, если не мысли. — Я не понимаю вас. Вы повидали столько мест. А где же ваш дом?

Она подумала, что так быстро промелькнувшая в нем ярость опять может вернуться, но он успокоился.

— Мой дом там, где я есть в данный момент.

— Ну, а где же тогда ваша семья? Ваши мать, отец?

— Моя мать умерла шесть лет назад. Сифилис. Болезнь белого человека. Некрасивая смерть.

Мерита уже видела, как умирают люди от этой страшной заразы, и содрогнулась при одной мысли об этом.

— Извините.

— Благодарю вас, — с достоинством ответил он. — Моя сестра была убита в Хаоре. А что до моего отца, так он уже давно умер.

Мерита погрустнела. У маори чувство семьи было сильнее, чем у пакеа, потому что вдобавок к близким родственникам, каждый маорийский ребенок был также частью ванау, огромной семейной группы. У пакеа не было ванау, а это означало, что молодой странник лишен даже такого утешения.

Он заметил выражение ее лица.

— Не жалейте меня. Я приучился жить в согласии с судьбой. В наше время не я один остался без семьи.