Мара

— Неважно! Просто я хочу сказать, что ты очень хваткая. Ты впитываешь все как губка. И я все время удивляюсь, как твой муж до сих пор не догадался, что ты… э-э… неграмотная. Почему ты ему не скажешь? В этом ведь нет ничего странного — половина цирковых артистов не умеет читать и писать.

— Я скажу. Когда будет подходящий случай.

— Неужели ты ему не доверяешь?

Мара вспыхнула.

— Разумеется, я ему доверяю. Я люблю его, а он любит меня.

— А любить — значит доверять, не так ли?

— Я не очень понимаю, о чем ты говоришь… Нет, нет, молчи. Давай лучше сменим тему.

Он с минуту изучающе смотрел на нее. Мара уже приготовилась пропустить мимо ушей то, что он скажет, но, к ее величайшему удивлению, он кивнул:

— О'кей, эта тема закрыта. Итак, последние сплетни… Ты слышала о летней жене Конрада Баркера? Так вот, они тут устроили жуткую драку — визжали, швыряли друг в друга посуду. А когда он умчался, хлопнув дверью, она вылила все его запасы самогонки. Вернувшись, он сразу унюхал любимый запах и тут же понял, в чем дело. Баркер заорал, чтобы она убиралась вон, и она убралась, но перед этим переколотила всю посуду…

Мара с Джоко хохотали до самого прихода Джейма. Он выглядел очень усталым; не говоря ни слова, кивнул Джоко, налил себе немного виски, выпил и лишь после этого поцеловал Мару в щеку.

— Как дела в зверинце? — учтиво спросил Джоко.

Джейм — уже полгода начальник зверинца — всегда охотно делился своими проблемами. Хотя мужчины держались друг с другом очень вежливо, Мара вздохнула с облегчением лишь когда вернулась Кланки.

Та неодобрительно взглянула на Джейма и Джоко.

— Тебе пора идти одеваться. До представления осталось совсем немного времени, — сказала она Маре.

Мара кивнула, но вновь подумала о том, что Кланки в последнее время слишком много на себя берет, или, как говорит Джейм, «преступает границы своих полномочий». Кланки он всегда недолюбливал и никак не мог понять, почему жена так к ней привязана.

Когда в начале этого, 1927, года мистер Сэм предложил Джейму работу в зверинце, все в цирке были этому рады. Все приветствовали этот шаг, все, кроме… Кланки, Джоко и Лобо!

Джейм извинился, сказав, что забыл кое о чем переговорить с Кэппи Хайнсом, «слоновьим боссом», и немедленно покинул пульмановский вагон. С каждым днем Джейма все больше и больше раздражали Кланки, Джоко и служанка Мары — няня Викки. Цирк — пространство замкнутое, в него почти не проникают вести из внешнего мира; он изолирован точно тюрьма. И Джейма всегда удивляло, почему сюда так влечет людей совершенно посторонних профессий — судей, политиков и кинозвезд? Может быть, потому, что способ существования цирковых артистов кажется им богемным, иррациональным? Они почему-то думают, что цирк — это островок счастья и света в мире злобы и мрака…

Сам Джейм давно понял, как велико это заблуждение. Цирк — точный слепок общества, в нем своя иерархия, свои устои, свой жизненный прагматизм. И все же здесь текла вся жизнь Мары — единственная, которую она знала, и единственная, которой она желала. Она и слышать не хотела о том, чтобы что-то изменить. А он не мыслил своей жизни без Мары — женщины, которую по-настоящему любил… И ради нее он был готов на все, готов был даже смириться с цирком.

Работа в зверинце не слишком спасала его от грустных мыслей. В конце концов, почему он, человек, закончивший Гарвард, должен гонять мальчишек, не вычистивших клетки или плохо покормивших медведя? Вместо него это могли бы делать гораздо более опытные люди, например Кэппи Хайнс! Гораздо более опытные и в то же время гораздо менее образованные!

Именно об этом писал ему в последнем письме отец. С тех пор как старик лишил его наследства, Джейм уж и не чаял когда-нибудь получить от него весточку. Но из чувства долга все же дал знать родителям о рождении Викки. Как же он удивился, когда отец неожиданно ему ответил, да еще написал в конце письма, чтобы они обязательно проверяли качество воды — «не дай Бог, девочка чем-нибудь заболеет»!

Ни в этом, ни в последующих письмах Эрл Сен-Клер ни разу не сделал ни одного колкого замечания в адрес своей невестки. Он, видимо, понял, что Джейм тотчас перестанет ему писать, а окончательно терять связь с сыном Сен-Клер не хотел. Джейм же очень радовался этим письмам. Может, потому, что отец впервые в жизни стал относиться к нему как к мужчине.

Но Джейм ни разу не пообещал старику вернуться в Бостон. Он понимал, что Мара на это не согласится, а ехать без нее ни за что не хотел. Да, он любил ее. Любил эту прекрасную женщину, совмещавшую в себе мудрость с невежеством, прагматизм с интуицией. Иногда ему казалось, что она читает его мысли. Возможно, это говорила в ней ее цыганская кровь.

Он не знал о том, что она цыганка, до тех пор, пока однажды не нашел гадальные карты на дне ее шкатулки с драгоценностями. У Джейма отлетела пуговица, и он весь дом перерыл в поисках подходящей. Наткнувшись же на колоду гадальных карт, потрепанных настолько, что они плохо отделялись друг от друга, Джейм сразу понял все.