Мара и Морок. Трилогия

Рукоятью топора я медленно поддеваю вначале пальцы, а потом и ладонь Сумерлы. Я каменею, а Алия резко дёргается, когда царица сильнее стискивает пальцы, реагируя на движение. Лёгкие горят от задержанного дыхания, но я позволяю выпустить набранный воздух, только когда Сумерла вновь расслабляется. Наконец я поднимаю ладонь царицы, а Алия соскальзывает с позолоченного стула. Княжна пошатывается от долгого сидения, расфокусированным взглядом озирается, пытаясь унять головокружение от недоедания. А у меня начинает болеть голова от попыток уследить за всеми одновременно. Убираю топорик, и рука Сумерлы повисает, лишившись поддержки. Я пячусь на пару шагов, вглядываясь в царицу, но та продолжает мирно спать.

Хватаю Алию под локоть и без лишнего шума буквально тащу княжну на себе к выходу. Она на пару сантиметров выше меня, и её дорогой наряд безумно тяжёлый. Нужно будет сбросить хоть верхнюю накидку в следующих залах.

– Куда это ты собралась?

Мы с Алией замираем в нескольких метрах от выхода. Княжну ощутимо пробирает озноб, а моё сердце болезненно ударяется о рёбра. Алия стучит зубами, её тело дрожит, как если бы ожил её самый страшный кошмар. И только вид плескающейся в её взгляде паники притупляет мой собственный страх. Хоть кто-то из нас должен сохранять спокойствие.

– Люди что только ни пытались у нас украсть, но ты! – Голос Сумерлы за спиной прекрасен, мелодичен и сладок, даже ударение на последнем слове кажется едва ли строгим. – Ты намереваешься украсть моё

дитя.

Я поворачиваюсь к царице, но за этим движением скрываю лишний шаг к выходу. Алия остаётся позади меня, я чувствую, как её пальцы стискивают ткань моей красной накидки. Мне с трудом удаётся сохранить беспристрастное лицо при виде глаз Сумерлы. Там, где должен быть белок, всё черным-черно, а радужка и зрачок полностью золотые. Она переводит взгляд с Алии на меня, и золотой диск смещается по чёрной глади. Цвет напоминает мне озеро с чёрной кровью земли. Не удивлюсь, если по жилам и венам царя и царицы Подземного царства течёт такая же густая жидкость.

Сумерла почти человеческим движением наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, разминая шею. Я пользуюсь этим, делая ещё полшага назад, и переворачиваю в руке топорик, чтобы вновь ухватиться за рукоять. Неожиданно царица подаётся вперёд, напряжённо вглядываясь в моё лицо, Алия всхлипывает и до боли стискивает пальцами моё плечо.

– Морана! Неужели это ты?!

В голосе Сумерлы примешивается доля удивления и капля страха. Они действительно не отличают Мар от Мораны.

– Но что у тебя с глазами? – прищуривается Сумерла и поднимается с трона. – Ты любишь менять внешность, но летнюю зелень ты никогда не приветствовала, отдавая предпочтение голубым радужкам, как лёд на твоих замёрзших реках.

Я стискиваю челюсти, не зная, как притвориться собственной богиней. Лишь с фальшивой уверенностью вздёргиваю подбородок и пытаюсь сдерживать дрожь в пальцах.

– Решила поэкспериментировать, – сухо отвечаю я.

Светлые брови царицы сходятся на переносице, ответ её явно не удовлетворил.

– Ещё не твоё время, Морана. Зачем ты явилась? Мы не нарушаем данное слово, на поверхность не выходим и людей не убиваем. Теперь мы спим годами, а может, и десятилетиями.

Чушь.

По словам Валада и Ирая, единицы, но всё-таки пропадают, уходя вдоль Смородины-реки. И всё же её слова дают мне лазейку.

– Но вы нарушили правило, забрав эту смертную.

– Она сама пришла. И взгляни на это дитя, Морана. Она же вылитая наша дочь с этими распрекрасными волосами. Взгляни на моё лицо, и ты убедишься, насколько мы с ней похожи.

Я вновь сглатываю ком в горле. В них нет ничего похожего, а Сумерле мерещится то, что она желает видеть.

– Я так давно хотела дочь! Озем спит дольше меня и почти не просыпается. Я устала от одиночества, а эта смертная была не против, когда я расчёсывала её волосы и наряжала в золотые наряды, – жалуется Сумерла, спускаясь со своего трона.

Я вся напрягаюсь, не желая, чтобы она подходила ближе, но, к счастью, царица сама замирает на полпути.

– Не-е-ет, – жалобно всхлипывает Алия за моей спиной, протестуя.

– Её слёзы говорят об обратном, – отрезаю я.

– О чём ты, Морана? Она так рада, что из глаз её жемчуга рождаются. Таких прекрасных я не видела ещё, она поистине дочь моя, – с невинной обидой тянет Сумерла, прижимая руки к груди. Её брови скорбно изгибаются, словно это я всё неправильно понимаю. – Ты как никто должна знать, как мне одиноко! Мой муж даже не говорит из-за тебя, а я устала от этой звенящей тишины.

Я бросаю короткий взгляд на Озема, вспоминая сказки о том, что Морана в наказание отрезала ему язык. Будь я в другой ситуации, мне было бы интересно узнать, правда ли это и какие ещё сказки истинны. Но в здешних чертогах несметные сокровища и мертвецы, поэтому истинность сказок – последнее, о чём стоит гадать.

Не знаю, каким Сумерла видит мир через свои чёрно-золотые глаза, но её реальность искажена так, что её не переубедить.