Мара и Морок. Трилогия

– Я говорила тебе, что он никогда не рвал нити жизни этих жалких смертных, это делали мы с Оземом! – Сумерла вновь привлекает моё внимание, делая шаг вперёд, а я моментально отступаю, не в силах выдержать напор её ярости. Мне нельзя этого делать, я должна казаться равнодушной, но мне хватает хладнокровия, только чтобы удержать выражение лица, в то время как тело отступает. – Ты сказала, что из-за нас мертвецы начали оживать, и я молила тебя забрать меня! Я бы вместо сына этим занялась, но нет! Тебе хотелось поиздеваться надо мной, и ты влюбила его в себя и забрала! Как ты посмела превратить его в свою Тень и слугу?

Я стараюсь скрыть дрожь в коленях, руки потеют, и я с двойным усилием сжимаю топорик, чувствуя, как деревянная ручка становится влажной из-за моего пота. Я слушаю истинную историю Мораны и её Тени. Я в восхищении внимаю каждому слову и одновременно пребываю в ужасе, потому что не должна этого знать. Этот разговор между Мораной и Сумерлой. Он не для ушей Мары.

Морана действительно отрезала свою тень, но не так у неё появился спутник. Это сын Озема и Сумерлы. Поэтому у него чёрно-золотая маска. Как и его глаза. А если слова Сумерлы о влюблённости царевича правдивы, то он мог и сам хотеть уйти с Мораной и защищать её. Получается, что все знакомые мне легенды – северные и южные – ложны и правдивы одновременно. Они как одна история, разорванная на куски, и каждый из этих кусков оброс ложными фактами, создавая новый полноценный миф о Моране и Тени.

Я должна уйти.

– Верни мне сына, – сквозь зубы низко тянет Сумерла, от отчаяния переходя к угрозам. – Сними с него свою проклятую тень-плащ! Сними с него свой лживый дурман! Дай взглянуть на его лицо…

Царица резко обрывает речь, опуская взгляд мне под ноги. У меня по спине пробегает мороз от того, насколько расслабленным и скучающим становится её выражение лица.

– У тебя есть тень, – констатирует она очевидный факт. – Ты не Морана, а её жалкое подобие… Мара? Так вас…

Я, не дослушивая Сумерлу, разворачиваюсь и без единого укола стыда убегаю, скрываясь за поворотом.

После того как я попыталась наброситься на Морока в четырнадцать лет, сёстры стали называть меня безрассудной, но я почти уверена, что сейчас они бы мной гордились, потому что я в точности следую их наставлениям.

Если встретишь кого-то сильнее тебя – беги.

Разъярённый вопль Сумерлы догоняет меня, когда я пересекаю ближайший зал. Я никогда в жизни так быстро не бегала. Меня не волнуют швы: уж лучше они снова разойдутся, чем я попаду в руки царицы этих земель.

Пол под моими ногами вибрирует и трясётся, вторя ярости хозяйки. Я и так в панике, поэтому мысль о том, что нужно избегать ещё и камней, изредка обрушивающихся сверху, я принимаю с какой-то равнодушной безысходностью, петляя между золотыми горами. Я пробегаю ещё несколько залов, слыша позади проклятия Сумерлы и её обещания, что она разорвёт меня на куски, а потом соберёт обратно как марионеточную куклу и обязательно покажет Моране. Она вопит, клянётся залить моё тело золотом, а вместо глаз вставить куски изумруда.

Я не мешкаю ни на одном повороте, уверенная, что хозяйка и так не отстаёт от меня. Выскакиваю из туннеля, где мы с Ираем расстались, и бегу мимо чёрного озера. Дыхание становится тяжёлым, я задыхаюсь и с трудом остаюсь на ногах, пока все стены вновь сотрясает дрожь от ярости Сумерлы. Я пробегаю мимо окаменелых людей и трупов и слишком поздно замечаю, как камень на человеческих лицах трескается и осыпается. Я отлетаю в сторону, когда сбоку в меня врезается мертвец. Столкновение настолько сильное, что я врезаюсь в колонну из чёрных кристаллов, но те оказываются хрупкими и рассыпаются от удара. Со стоном шарю руками среди осколков в поисках топора. Ладони кровоточат, кристаллы режут не хуже стекла. Пальцами вовремя хватаюсь за рукоять, чтобы размашистым ударом вогнать лезвие в череп противника. Мои глаза от ужаса расширяются. Это определённо мертвец, но в камне он хорошо сохранил первозданный облик, и я словно убиваю настоящего человека, разве что глаза мутные и мёртвые.

Сбрасываю с себя тело и стремительно поднимаюсь на ноги. Ещё пятеро освобождаются от своей каменной оболочки. Вешаю топорик на пояс, меняя его на длинный кинжал. Острое лезвие с большей лёгкостью входит ближайшему в горло. Я вырываю одну оставшуюся нить жизни, перерезаю её и бросаюсь к следующему туннелю, решая не разбираться с остальными мертвецами. Мне нужно попасть к выходу, на поверхности Сумерла не сможет нас достать.

Мне кажется, что я бегу изо всех сил, но в действительности уже еле переставляю ноги. Тело отказывается слушаться, тяжелеет с каждым шагом, а ломота в костях и боль от порезов приходят одновременно. Уже даже мысль о мучительной смерти, кажется, не пугает моё тело, потому что каждый шаг даётся всё труднее.