Мара из Троеречья (СИ)

Роланд усадил ее спереди — ехать неудобно было обоим. Девочка пыталась отодвинуться, а случайно коснувшись его, брезгливо морщилась. Воин, наблюдая за ее дерганьем, отклонялся назад, отчего недовольно фыркала его лошадь. Зато слово, что гнать коней они не будут, Роланд сдержал. Те плелись шагом, останавливаясь редко, чтоб щипнуть сочной травки у дороги, и тогда Марушка каждой жилкой чувствовала, как опасно наклоняется она вперед за движением лошадиной шеи. Лис травил байки, то и дело беспокойно проверяя странно топорщившийся карман штанов, но девочке до того не было дела. Она дрожала, как осиновый лист, и не могла ни прибаутки слушать, ни распрямиться в седле, ни вдохнуть полной грудью — все вокруг нее тряслось, мир виднелся смазанным и неровным, и с каждым конским шагом сердце ухало и перехватывало дыхание.

«Славно, что я не злыдарка. Славно, что я не знаю волшбы и нету во мне чародейского дара, — вдруг подумала она, в очередной раз подвигаясь подальше от Роланда, державшего поводья над ее головой, — иначе, я бы и жилы бы ему заморозила, и испепелила, и чудищ страшенных наделала, чтоб они его пожрали…»

Впереди, золоченые лучами рассветного солнца, виднелись высокие стены Самбора.

Глава 16

Навстречу скакали четверо. Пыль клубами вздымалась из-под копыт коней. Воины были при оружии, и лошадей, видно, гнали всю дорогу от города. Заметив их, Лис беспокойно заерзал. Роланд не выказывал беспокойства и, только поравнявшись с ними, кивнул в знак приветствия. Дождавшись ответного кивка, повел коня, не прибавляя темпа. Лис боязливо поежился, но выпрямил спину и одарил воинов кривой улыбкой — насколько позволяла оплывшая щека. Марушка рассматривала неожиданных провожатых исподлобья: те ехали, окружив пегую Бурю и вороную лошадь Роланда, подстроившись под их шаг и не проронив ни слова, только переглядывались хмуро. Лис собрался было рассказать очередную прибаутку, но наткнувшись на сосредоточенный взгляд кряжистого мужчины, чья лошадь шла по правую руку от Бури, проникся настроением и молчал до самых северных врат.

Многоголосье, предшествующее народному гулянию, ударило по ушам, стоило путникам въехать в город. После заточения в башне и путешествия по безлюдному тракту да полям, где тишину нарушало только птичье пение да жужжание пчел, Марушке хотелось стиснуть голову ладонями, чтоб приглушить звуки — иначе, казалось, она расколется от непрерывного людского галдежа, ржания коней, цокота брусчатки под их копытами, скрипа дверей рыбацких лавок и увеселительных заведений. Вот только руки были заняты, сомкнувшись замком на конской шее. Девочку вело из стороны в сторону — и она, стиснув зубы, пыталась не свалиться с лошадиной спины, вжимая пятки в гладкие бока.

Процессия миновала рыночную площадь, кишевшую торговцами, разгружавшими телеги с товаром, лениво сплывавшимися зеваками и нищими, которые, впрочем, никуда не делись с площади еще с прошлой ночи. В отдалении нестройно играл на гуслях старик в латаном кафтане.

Лис жадно вглядывался в лица снующих горожан, надеясь увидеть знакомцев из «Хромого Коня». Но тщетно — то ли Самборские воры хорошо сливались с толпой, то ли побоялись явиться на ярмарку после счастливого освобождения. «Надо будет в питейную наведаться, потолковать. Глупость какая-то получилась», — нахмурился Лис, бросая косые взгляды на вооруженных провожатых. Роланд уверенно вел лошадь, глядя на мощеную дорогу перед собой — Марушка мешком висела на конской шее, не поднимая головы.

В глухой подворотне, куда собрались свернуть всадники, следуя ко дворцу, раздался женский визг. Сперва высокий, удивленный — больше выкрик, а затем исступленный, переходящий в вой. Патрульные — мальчишки из подчинения воеводы Тихомира, с копьями за спинами, протиснулись под стеной булочной лавки, минуя всадников, едва не задев пиками коней, и испуганно переговариваясь, поспешили на крик.

Лис вытянул шею и сощурился, приглядываясь, но в тот же миг отшатнулся, дернув Бурю за поводья. Пегая лошадь заржала от боли, дернулась, едва не скинув с себя всадника, и перекрыла дорогу воину, чей конь вышагивал по правую руку от Бури, но Лис не обратил внимания, ошеломленно разглядывая открывшуюся картину.

В двух шагах от площади, на гнилой балке меж двух построек, всего пару вершков не доставая ногами до земли, болтался в петле человек. Плащ из плотной ткани висел понуро, как крылья упавшей замертво темной птицы. Штаны протерлись — на коленях зияли дыры, будто волокли его силком по острому гравию дороги, а левая рука была отсечена. Лужа запекшейся крови бурела на земле. В ярком переднике, перепачканном мукой, застыла с открытым ртом булочница, выскочившая вылить помои за угол.

Капюшон плаща сполз, приоткрывая обескровленное лицо повешенного, обрамленное светлыми волосами, блестевшими переливами золота под яркими лучами утреннего солнца. Патрульные несмело переглянулись и двинулись вынимать его из петли. Лис нервно сглотнул, разглядывая обезображенное лицо Кайдала.