Мара

Железки кровати жалобно звякнули, и Валера, рухнув на вонючее одеяло мышиного цвета, принял позу зародыша в материнской утробе. Беспросветный мрак обступил его. Однако вскоре из этого мрака начали выползать тени…

(Представления о доме скорби у Десяткина были самые смутные. Правда, много лет назад один его приятель трудился в должности санитара в этом богоугодном заведении. И как-то раз, после бутылочки «агдама», он рассказал Валере много занимательного о своей работе. Наш герой от души смеялся, слушая рассказы приятеля. И с тех пор дурдом представлялся Валере неким филиалом цирка.)

…Из полумрака неожиданно вынырнула фигура неопределенных очертаний, и глуховатый баритон изрек:

– Ты кто?

– Человек, – не растерялся Валера.

– Уверен?

Валера задумался: «А действительно…»

– Человека привезли! – неожиданно заорала фигура. – Человека!!!

Кровать антиквара обступили пациенты.

– А скажи, человек, – продолжала расспрашивать фигура, – как там, на воле?

– Ничего, – ответствовал Десяткин. – Правда, жарко…

– Жарко… жарко… – прошелестела толпа.

– А кто правит нами? – вопрошал смутный силуэт.

– Как кто? – удивился Валера. – Ельцин!

– Он царь?

– Президент.

Темный человек заплакал.

– Ты чего? – снова удивился Валера.

– Он там… Я тут… Томлюсь… На троне самозванец… И поелику мне… Угрюмые лета… Последний оборванец…

– А скажите, милейший, – оборвал эти причитания доброжелательный голос, – как там поживает Александр Владимирович?

– Какой Александр Владимирович? – не понял Десяткин.

– Руцкой.

– Поживает?.. Я, собственно, с ним не знаком… Наверное, живет неплохо… – пробормотал Десяткин.

– Когда выступаем? – спросил тот же голос.

– В каком смысле?

– На штурм.

Однако Десяткин не успел назвать точную дату выступления, потому что беседа была нарушена жестяным голосом нянечки, приглашавшей больных к обеду.

Все сразу потеряли интерес к Валере, и он остался в одиночестве.

– Вставай, новенький, – услышал он над своей головой. – Двигай в столовую.

Но Валере есть не хотелось; он поудобнее устроился на своем лежбище и задремал.

Проснулся он от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.

Десяткин вскинулся и различил в полутьме горбоносое злое лицо и сверкающие глаза.

– Курить есть? – спросил незнакомец.

– Нету, – растерялся Десяткин.

– А чай?

– Откуда?

– Так ведь ты только что с воли…

– На улице меня забрали. Понимаешь, ни сном ни духом…

– А, на улице?.. – протянул горбоносый. – Значит, ничего не заховал?

Десяткин удрученно помотал головой.

– А бабки?

– Сдал, когда переодевался.

– Ну ты лох…

– Так все равно завтра выпустят.

– Завтра? Ты, парень, что-то путаешь. На один день сюда не запирают. Месячишко прокантуешься, а то и больше.

– Не может быть. Ведь доктор обещал…

Горбоносый хмыкнул.

– Они всем обещают. А как иначе? А то бузу затеешь. Начнешь коленца выкидывать. Нельзя! У меня, вон, принудлечение. Уж лучше здесь, чем на зоне… А ты – лох. Без курева и чая здесь долго не протянешь. Впрочем, поправить недолго. Черкни маляву на волю. Я передам. А ты мне за это печатку чая. Добре?

– Какую маляву?

– Ну, записку бабе твоей или еще кому. Чтобы знали, где ты есть, и дачку принесли. Усек?

– Усек, – промычал Валера, потрясенный сообщением незнакомца. – Ладно, я подумаю.

– Думай пошустрее. – С этими словами горбоносый удалился.

Валера откинулся на серую и плоскую, как доска, подушку и закрыл глаза. Он был в отчаянии. Месяц! Или того больше. Но ведь этого не может быть! Без него все полетит к черту, товар останется без присмотра, должники… кредиторы… Нет, даже страшно представить… Что же делать? И почему с ним такое случилось? Неужели – случайность? А если нет? И он снова попытался восстановить цепочку событий.

Вся эта галиматья началась с ним после прихода непонятной девки. Спал он с ней или не спал? Вроде спал. А потом? Она исчезла, ничего не сказав, и началось… все это. Глюки. Еще спервоначалу у него возникли подозрения. Потом они пропали, но теперь… А если ее все-таки подослали? Конкурент Боря. А что? Очень может быть. Про то, что он отправился в Чернотал, Боря, конечно, знал, потому и послал следом за ним «бээмвэшку». Проследить, значит. А уж на другой день, на выезде из деревни, подсунул девку, чтобы она запомнила его в лицо. Да и просто познакомилась. А после того как он, Десяткин, высадил красотку возле тополей, та, естественно, прыгнула в другую тачку – и вперед. Правда, он точно помнил, иномарка его больше не обгоняла. Ну и что? Они вполне могли поехать другой дорогой. Тут в степи их полным-полно. Затем эта самая Мара является к нему домой, строит глазки, раздевается и… Короче, траванула его чем-то. Но ведь они ничего не пили… Так ли уж? Совсем ничего. Может, чай, воду, наконец… А может, она ему, сонному, сделала укол или влила что-нибудь в рот? Конечно, все это довольно мудрено, да и непонятно, для чего затеяно. Если бы он, Десяткин, так уж мешал Боре, не проще ли было припугнуть его, избить, в конце концов? Все так. Но ведь должно же быть какое-то объяснение…