Мара

– Но этого не может быть?! – воскликнул Десяткин. Все поплыло у него перед глазами. Жаркая мгла навалилась, спеленала по рукам и ногам. Валера задыхался, стонал, молил о пощаде. На зубах скрипел песок. Он лежал посреди огромной раскаленной безводной степи, а рядом пребывало некое существо, подобрать название которому он не мог. Да рядом ли? Не в нем ли самом, не внутри ли оно поселилось, это существо, опустошающее, высасывающее у него по капле жизненные силы, иссушающее?.. Но в то же время – какое наслаждение! Никогда, никогда еще не испытывал он ничего подобного. Это гибельное слияние наполняло душу восторгом и смертельным ужасом. Сознание меркло, съеживалось и, наконец, погасло. Последнее, что представилось затухающему разуму: огромная паутина, в которой барахтается он – Десяткин.

Пробуждение. Валера сладко потянулся, стряхивая остатки сна, – и вдруг вспомнил… Значит, это был только сон? Ведь он лежал в собственной кровати, совершенно раздетый, и рядом никого не было. Неужели всего лишь ночной кошмар? Но почему голый? Он приподнялся, осмотрелся. Трусы валялись рядом с кроватью; вся остальная одежда – аккуратно сложена на стуле. Так был ли он в дурдоме? Если был, то как его вещи оказались дома? А ведь он прекрасно помнил, как сдавал их в приемном покое… И где тогда больничное тряпье? Он вскочил, схватил со стула брюки, проверил карманы. Все было на месте: деньги, ключи от машины и квартиры, записная книжка… Правда, его одежда лежала на стуле в таком порядке, который для него был вовсе не характерен. И что это значит?.. Значит, его принесли сюда, пока он находился в беспамятстве. Но зачем? И кто это сделал? Уж не медсестра ли? Опять ничего не вяжется. Да и случилось ли с ним все – или приснилось?

Он вспомнил ласки медички. Сначала было вроде противно, а потом… Потом он испытал небывалый восторг. Точно такой же, как накануне с Марой. Стоп! Ведь эта медсестра… была похожа на Мару!

«Так что же все-таки происходило? – спрашивал себя Десяткин. – А ведь несложно проверить… Садись в машину и поезжай в психбольницу, узнай, существует ли такой доктор – Иван Софронович. Заодно попытайся отыскать страстную медичку и не забудь отдать ей тысячу долларов за освобождение». Валера хмыкнул.

Конечно, никуда он не поедет. Но что же предпринять? А не проще ли отправиться к Боре и расставить точки над «и». Почему бы им в конце концов не объясниться? Конкуренция конкуренцией, но ведь и обычные человеческие отношения существуют. Может быть, Боря преследует какие-то непонятные ему, Десяткину, цели? Вот пусть и скажет.

Валера стал одеваться. Странные он испытывал ощущения. Необычайная легкость владела всеми членами; тело было словно невесомое. Валера прошел на кухню, открыл холодильник, набитый продуктами. Есть совершенно не хотелось. Заставляя себя хоть что-то проглотить, он отрезал крошечный кусочек сыра, пожевал его, но в итоге выплюнул все в унитаз. Напоследок он прошелся по комнатам, равнодушно глянул на кучу добра, привезенную из Чернотала, и покинул свое обиталище.

В отличие от Десяткина, снимавшего угол в большом универмаге, у Бори имелся собственный маленький магазинчик, преобразованный в таковой из общественной уборной. Еще в самом начале коммерческой вседозволенности два шустрых молодца смекнули, что на естественных потребностях граждан можно делать неплохой бизнес. И доступный некогда любому жителю города вонючий сортир превратился в благоухающий дезодорантом платный туалет. Брали недорого – двадцать копеек, потом подняли цену до рубля. Ну а дальше с дензнаками стала происходить столь непонятная чехадра, что простой народ перестал посещать благоуханные чертоги, предпочитая подворотни и кустики. Богатые же люди, проносившиеся мимо на иномарках, и вовсе не замечали гостеприимно распахнутых дверей. И напрасно владельцы «уголка отдохновения» зазывали посетителей музыкальными новинками, громыхающими среди кафельной белизны. Даже проникновенный голос Шуфутинского, доверительно рассказывающий про Таганку и ночи, полные огня, не привлекал население. Тогда бойкие владельцы туалета быстренько продали убыточное предприятие, и в нем открылся офис фирмы, торгующей соломой и сеном. Но и у этой коммерческой структуры что-то не заладилось. В итоге помещение перешло к Боре, и над дверьми появилась вывеска со скромной надписью «Раритет».

Местопребывание конкурента давало Десяткину и его «шестеркам» прекрасный повод для бесконечного зубоскальства. Шуточки про унитазы и биде не сходили у них с языка, а иногда, раздосадованный неуступчивостью клиента, Десяткин говорил: «Отправляйтесь в сортир, там дешево». Или: «Отнеси свою цацку в „Раритет“, там тебе за нее дерьма полный мешок отсыплют». Грубоватый юмор маскировал вполне понятную досаду на конкурента, имевшего к тому же собственное помещение.