Марафон со смертью

Пелагея Брониславовна почувствовала, что задыхается в этом кабинете, рядом с этим человеком, и, ни слова не говоря, встала и направилась к выходу.

Антоненко наконец замолчал, удивленно глядя на странную посетительницу, и тогда в наступившей вдруг тишине Пелагея Брониславовна, обернувшись на пороге и страшно сверкнув своими добрыми учительскими глазами, чуть слышно и очень спокойно произнесла:

– Будь ты проклят, гад! Будь проклят с этого момента весь твой род! Чтоб в твоем роду отныне у родителей всегда забирали детей!

Она повернулась и вышла, а Сергей Антонович, образованный и современный человек, преуспевающий чиновник, отец вполне благополучного семейства, выбежал из-за стола как ужаленный, грязно ругаясь и испуганно вращая маленькими глазками:

– Заткнись, баба блядская! Дура старая! Чтоб ты сдохла и похоронить тебя некому было! Ишь что вздумала – проклинать меня! Ведьма!

А он ведь действительно испугался – проклятья славянок, доведенных до отчаяния, имеют странную особенность сбываться. Даже в наш просвещенный век...

* * *

Раны на теле Николая всегда заживали, как на кошке – быстро и без следа. Наверное, благодаря резервным силам его могучего организма. Эта его особенность уже не раз выручала журналиста в самых сложных ситуациях.

Все обошлось и на этот раз – без последствий, по крайней мере, сколько-нибудь заметных, "прошло" сотрясение мозга, срослись сломанные кости голени и ребра, избавив наконец Самойленко от гипсового панциря и боли при каждом вздохе. Словом, и на этот раз Николая "заштопали", подлечили, и уже через несколько недель после аварии он выписался из этой порядком надоевшей ему грязной, занюханной районной больнички и с удовольствием вернулся в Минск – к семье, работе, друзьям.

Здесь, в столице, коллеги организовали для Самойленко компьютерное обследование в Институте травматологии, и даже эта всевидящая машина не нашла у него сколько-нибудь серьезных отклонений в функционировании внутренних органов.

Словом, все бы было прекрасно, если бы не странные отношения, которые сложились у Самойленко во время лечения с местной милицией.

Николая все время не оставляло ощущение, что и инспектор ГАИ, проводивший расследование, и оперативники из районного отдела уголовного розыска, искавшие тот злополучный "КамАЗ", разговаривают с ним с нескрываемым злорадством.

Это чувство укрепил последний допрос, проведенный инспектором ГАИ прямо в больничной палате перед самой выпиской Николая.

– Следствие закончено, – сообщил ему тогда гаишник. – К сожалению, установить второго участника дорожно-транспортного происшествия, повлекшего последствия средней тяжести, ни нам, ни угрозыску так и не удалось...

– Что, так трудно было отыскать того алкоголика на "КамАЗе"? – удивленно перебил инспектора Николай. – Он же с проселочной выруливал, не иначе – местный. Неужели во всех колхозах в округе так много "КамАЗов", что вам трудно все их проверить? Неужели на сцепке той машины, даже если водитель и бросил полуприцеп, не осталось никаких следов после удара?

– Вы, гражданин Самойленко, будете нас учить, как проводить следственные действия?

– Нет, но...

– Мы тщательно проверили все, что могли. Отработали несколько версий. Но машины, участвовавшей в дорожно-транспортном происшествии, в котором вы пострадали, не обнаружили. Ни в нашем районе, ни во всей области. А мы, поверьте, работать умеем. Гораздо лучше, чем вы думаете.

– Я это вижу, – Самойленко только и осталось, что с сарказмом бросить эту фразу. Но и она здорово задела милиционера.

– Что ты видишь? – прошипел он, зло сверля Николая взглядом. – Что превысил скорость? Что носился на своей "БМВ" как угорелый?.. Думаешь, раз ты писака из Минска, то тебе все можно? Купил, видите ли, крутую тачку! А ведь нужно еще в налоговой спросить, за какие такие "бабки" тебе эта машина досталась.

– Кончай, лейтенант.

– Это ты кончай! Небось машину купил на денежки от рекламы, что в свои передачи насовывал. Думаешь, мы такие темные, что не знаем и не догадываемся, как вы, журналисты, "бабки" зарабатываете?

– Да заткнешься ты наконец когда-нибудь или нет?! – Николаю этот инспектор уже порядком надоел, и, разучившись за время болезни контролировать свои эмоции, он угрожающе стал приподниматься на кровати, сжимая кулаки.

– Что, может, ударить хочешь? Давай, бей, что же ты! – лейтенант тотчас вскочил, по-петушиному тряхнув смешной аккуратной челочкой, прижатой жестким козырьком милицейской фуражки.

– Да нужен ты мне! – успокоившись и снова устраиваясь на кровати, бросил Самойленко. – Ты анекдот про говно, которое по реке плыло, знаешь?

– Нет, – по своей простодушности невольно поддался на подколку инспектор, не врубившись сразу, при чем тут какой-то анекдот.