Марахси

— Черт с ним, — решительно ответил Ромул. — Он меня сейчас волнует меньше всего. Если этот Плацц убедит остальных, то до конца «парада» доживем спокойно. А там и первые поставки подойдут.

— Кстати, а кто такой этот Плацц? — спросил Бык. — Я его раньше никогда не видел. Даже не знал, что у нас есть такие пожилые кассины.

— Наверное, из того отребья, которое живет в дальних бараках, мы туда слили весь неликвид, камер даже не ставили, смотреть там не на что, — ответил Саммю. — Старики, инвалиды и прочий шлак, на черный день, когда убыль кассинов станет критической и некем будет дыру заткнуть в сетке.

— Погоди, я его помню, — вдруг сказал Ромул. — Когда завод работал, он что-то вроде уроков давал, читать учил этот сброд, который надписи на станке разобрать не мог. Тогда и велели учить их целиком словам, чтобы они не путались. Он ходил по цехам и буквы показывал.

— Учитель? — удивился Бык. — Я думал, этой профессии на Марахси давно не существует.

— Скоро опять появится, — хохотнул Ромул. — Правда, не в том виде, в котором это хочется нашим кассинам, ну да у них выбора не будет. Бык, последите за порядком в Колизее, и дайте знать, если что-то опять пойдет не по плану, я сейчас отправлю деньги вашей конторе, а вот следить за возвратами и удержанием комиссий придется вам. Хиотис так и недоступен, черт знает почему, хотя вроде бы уже границу прошли.

Бык покинул кабинет с двоякими чувствами. С одной стороны, все выходило предсказуемо и обычно, с другой — очень уж старательно вытягивал шею в направлении принтера Плацц. Если он был учителем, то наверняка мог понять, что написано в счетах, сделать какие-то выводы.

Саммю, шедший рядом, толкнул Быка локтем.

— Не думайте о плохом, — посоветовал он. — Я тоже поверю в счастливый конец только когда деньги будут у нас в кармане. До той поры мы ходим по краю, и даже сбежать нам некуда, так что самое лучшее — зажмуриться.

— Почему некуда сбежать?

— Да так, — неопределенно ответил Саммю, сделав кислое лицо. — На слухи в суд не подашь, рты не зашьешь, но репутацию здорово портят. Так что если мы где и можем рассчитывать на достойную жизнь, то только здесь, за высоким забором и под охраной. И скорее бы уже они появились.

Глава 21. Крах Марахси

Плацц сдержал свое слово. Колизей продолжил работу, бои пошли с переменным успехом, пусть и не таким кровавым, как раньше. Публика отчасти успокоилась и опять понесла деньги букмекерам, не заметив разницы. Зато ее чувствовали все остальные. В комментаторской по-прежнему менялись смены, но в их голосах больше не слышалось того энтузиазма и залихватских ноток, которые подогревались собственным превосходством и безнаказанностью. На всех невидимой липкой паутиной лег страх.

Язмин отказался от выступлений, сорвал голос, и это не было ложью, он действительно «давал петуха» время от времени, и было принято решение отпустить его домой лечиться. Язмин собрался моментально и даже не пришел попрощаться с Саммю. Глядя на его фигуру, пересекающую с чемоданом зал в направлении выхода к космопорту, тот пожал плечами.

— Он свободный человек, — сказал он. — А то, что трусоват, так не его вина, тут даже герр доктор в штаны наделал, когда понял, что мы управлять боями не можем, а вот кассины ромульянами — очень даже. Неприятное чувство, откровенно говоря.

— Могли бы натравить на нас андроидов публично, — заметил Бык. — При такой ненависти…

— Вот именно, что ненависти, — вдруг яростно перебил Саммю, разворачиваясь к нему — Вы тоже это поняли? А откуда она взялась? Раньше у них таких чувств не водилось, мы были хозяевами и повелителями, посланными небом. Что, внезапно глаза открылись? Гипноз?

— Раньше они не знали, что может быть по-другому.

— Вот именно, не знали, — остывая, согласился Саммю. — Я тоже раньше не знал, что «одна паршивая овца все стадо портит» — правда. Но мы пустили эту паршивую овцу к нашим овечкам Долли, и теперь, даже если рассадить всех по одиночкам, мозги им в прежнее состояние не вернешь. Это бабе девственность можно восстановить хирургическим путем, девственность мозга утрачивается раз и навсегда. Единственное, что немного поправит дело — это вздернуть мерзавца у них на глазах, чтобы знали, чем заканчиваются все революции.

Бык не нашел, что ответить, подумав про себя, что вряд ли это поможет, разве что наоборот сработает. Сам же Саммю всегда говорил, что особенность сознания кассинов такова, что если они что-то себе брали в голову, то уже с этим не расставались, и любые насильственные методы забвения вели к тому, что те еще больше укреплялись в своих подозрениях. К тому же «паршивую овцу» для начала нужно еще поймать.

Появление Шамана отвлекло обоих директоров от разговора — тот держал в руках пачку распечатанных снимков, которые раздавал охране и баракам. Бык из любопытства жестом попросил один — кадр был сделан в сто пятой камере, в момент, когда кто-то из кассинов обратился к мальчику и тот повернул голову.