Маракотова бездна

ПРОФЕССОР Д. Э. ЧЕЛЛЕНДЖЕР

К. О., М. Д., Д. Н. и т. д.

(бывший председатель Зоологического института и обладатель такого количества ученых степеней, что уместить их все на этом билете не представляется возможным)

приглашает мистера Пирлесса Джонса (его, а не ее) в 11.30 утра в среду 21 июня в ХЕНГИСТ-ДАУН, СУССЕКС, быть свидетелем замечательного торжества разума над материей.

Специальный поезд отбывает со станции Виктория в 10.05.

Пассажиры оплачивают проезд из собственных средств. После опыта – завтрак.

А может быть – завтрака и не будет, смотря по обстоятельствам. Станция назначения – Торрингтон.

Мэлон тоже получил подобное приглашение и, придя к нему, я увидел, что он хохочет.

– Как нелепо посылать приглашение нам, – сказал он. – Мы все равно будем там, что бы ни случилось. Но знаете, от этого весь Лондон загудел. Старик добился своего, и его косматая голова окружена ореолом.

Итак, наконец наступил великий день. Я решил, что будет лучше поехать накануне с вечера, чтобы лично убедиться, что все в порядке. Бурав был установлен вполне точно, груз тщательно уравновешен, электрический контроль действовал без отказа, и я был втайне рад, что непосредственное руководство опытом не будет поручено мне. Рубильник, включающий ток, был установлен на трибуне в значительном отдалении от жерла шахты, чтобы свести к минимуму возможность опасных последствий.

В это историческое утро прекрасного летнего дня я, выбравшись на поверхность земли, взобрался на одну из решетчатых башен шахты, чтобы окинуть взором поле.

Казалось, весь мир устремился сюда, в Хенгист-Даун. Насколько хватало глаз, все дороги были усеяны толпами людей. Автомобили, фыркая и подпрыгивая на кочках, подъезжали один за другим и высаживали пассажиров у прохода в проволочной ограде. Здесь для большинства и заканчивался путь.

Усиленный отряд охраны стоял у входа и был глух ко всем уговорам, угрозам и подкупам; только предъявив пригласительный билет, можно было проникнуть за крепкую изгородь. Неудачники расходились и присоединялись к необозримым толпам, собравшимся на холмах. Все поле было покрыто густой толпой зрителей. Такое скопление народа бывает только на холмах Эпсома в день Дерби[38]. Внутри территории работ проволокой были отделены несколько участков, и привилегированные посетители были размещены в них специальными распорядителями.

В четверть двенадцатого множество шарабанов доставили со станции специально приглашенных гостей, и я спустился вниз, чтобы присутствовать при церемонии приема. Челленджер имел потрясающий вид во фраке, белом жилете и сверкающем цилиндре. На лице его было выражение презрительного превосходства и довольно грозной благожелательности; он был преисполнен важности и сознания собственного достоинства. «Типичная жертва мании величия», – как отозвался о нем один из хроникеров. Профессор помогал разводить (иногда и подталкивая) гостей по местам, а потом, собрав вокруг себя избранных приглашенных, занял место на трибуне на холме и оглядел собравшихся с видом председателя, ожидающего аплодисментов аудитории. Но, поскольку таковых не последовало, он сразу перешел к делу, и его мощный гудящий бас наполнил всю территорию, на которой проводились земляные работы.

* * *

– Джентльмены! – загремел он, – на этот раз я избавлен от обращения «леди и джентльмены». Если я не пригласил леди провести вместе с нами это утро, то, смею вас уверить, не для того, чтобы обидеть их, поскольку, – прибавил он со слоновьим юмором, – наши взаимоотношения с ними всегда были самыми дружелюбными. Настоящая причина в том, что в моем опыте все же имеется в небольшой степени элемент опасности, хотя этого как будто недостаточно, чтобы рассеять выражение неудовольствия, которое я замечаю на некоторых лицах. Представителям печати будет небезынтересно узнать, что специально для них я отвел верхние места на гребне холма, откуда они лучше других смогут видеть все происходящее. Они обнаружили к моему опыту такой интерес, порой неотличимый от вмешательства в мои дела, что, наконец, теперь-то они не смогут пожаловаться, что я сопротивляюсь всем их усилиям. Если ничего не случится, – а случайности возможны всегда и во всем! – что же, я сделал для них все, что мог. Если, наоборот, что-нибудь случится, они будут находиться в исключительно удобных условиях для наблюдения и записывания, если найдется что-либо, заслуживающее их просвещенного внимания.